Стихи

Теперь вот в чем прошу Вас меня успокоить, и чем скорее, тем лучше. Я не помню, посылала ли я Вам записанные мною слова Пастернака, предвосхищающие одно из его чтений? Дело в том, что опубликованы они в статье Евг[ения] Бор[исовича] в журнале «Новое время»1 с двумя опечатками; одна мелкая, противная, а другая — чудовищная: пропуск целой фразы, который делает мысль наоборот. Это не происки цензора или редактора, а пропуск в корректуре… Пожалуйста, успокойте меня на сей счет: т. е. если у Вас текст «Нового Времени» без моих двух поправок — я немедленно пришлю Вам с поправками (двумя).

Это узнать мне еще важнее, чем прочесть какие бы то ни было Ваши слова обо мне в любом интервью. Но и их — жду.

Насчет Иосифа. Я ему послала поздравительную телеграмму: «Поздравляю и обнимаю Вас тчк поздравляю русскую поэзию». В самом деле, я счастлива. Хотя он в последние годы сильно поднадоел мне (сам того не зная): когда работаю над 3-м томом своих «Записок об АА», мне все время приходится писать и о нем, приводить в комментариях документы и пр., п[отому] ч[то], начиная с 63-го года (а я сейчас уже в 65-м!), ни одна встреча моя с АА не свободна от разговора об Иосифе… Слышали ли Вы по «Голосу» или по «Би-би-си» его нобел[евскую] речь? Я слышала дважды, и не в отрывках, а целиком. Речь замечательно умная и достойная.

Литературные же дела мои таковы: в № 2 «Невы» должна появиться моя повесть «Софья Петровна», написанная зимой 1939–1940 года. Один цензурный налет я отбила (просьбой либо не трогать, либо вернуть рукопись), что будет дальше — не ведаю. Все может быть: а раз все, то может она и в самом деле выйти… Затем изд[атель]ство «Московский рабочий» заключило со мною договор на книжку с двумя повестями сразу: «Софья Петровна» и «Спуск под воду». Послесловие обещал написать Ю.Ф. Карякин.

Поживем — увидим. Более ничего я (как и Вы) сказать не могу. «Мода» на либерализм меня не увлекает, я вообще всякой моде не особенно-то подвластна, но вот, напр., в № 12 «Юности» статья одного школьного учителя о состоянии средней школы — и содрогается душа, — хотя все это я знала и без него. Магия печатного слова — не мода, а магия — имеет власть2.

Очень болен Володя Корнилов. Базедова у него в разгаре, прибавилась еще и мерцательная аритмия… Он похудел, одышка, болеть не привык, не умеет. Пытаюсь делиться с ним опытом — у меня была базедова и сейчас в разгаре мерцательная аритмия — да ведь чужой опыт не лечит, Володю только собственная болезнь научит болеть. Я очень его люблю. Дорого ему обошлось отщепенство3.

Будьте здоровы. И Вас, и Галю поздравляю с Новым годом, желаю здоровья Вам и детям. Люша кланяется.

Л.Ч.

1 См.: Е.Б. Пастернак. Полета вольное упорство: Борис Пастернак о романе «Доктор Живаго» // Новое время, 1987, № 29.

2 См.: Юрий Крупнов. Мифы и гримасы просвещения //«Юность», 1987, № 12.

3 Владимир Корнилов в марте 1977 года был исключен из Союза писателей и лишен возможности печататься в СССР.

129. Д.С. Самойлов — Л.К. Чуковской 13 февраля 1988"

Дорогая Лидия Корнеевна!

Из Москвы, где я был в конце января, после хорошего вечера в Пушкинском музее пришлось мне срочно убраться. Позвонил Недоступу, но голос у него был настолько усталый, что не решился назначить с ним встречу. Сказал ему только, что приеду в начале марта и залягу к нему в больницу. Кажется, это нужно.

Передал на Таганку инсценировку «Живаго». Мне редко кажется, что дело сделано хорошо, тем более что это не совсем мое дело.

Свободный экземпляр у меня всего один. Но пришлось отдать его Евгению Борисовичу. Я никак с ним не связан формально, но его мнение, конечно, следует учесть. Важнее мне Ваше мнение, хотя совестно посягать на Ваше зрение. Все же дело это считаю настолько важным, что попрошу Вас прочитать инсценировку, зная, что Вы не любите чужого чтения.

Начинается пьеса в Вашей записи. Вы писали, что в печатном варианте есть искажения. Очень нужен полный и верный текст. Я думаю, что узнаю его в начале марта, когда собираюсь быть в Москве. В эти дни, надеюсь, узнаю мнение театра и предложения по переделке. Надеюсь, что до этого экземпляр Евгения Борисовича с его пометками освободится и будет у Вас.

Я чувствую себя скверно, хотя голова работает хорошо. Приходится заниматься разными подробностями для газет и журналов. Несколько моих интервью не пошли, т. к. идут несколько впереди (или позади) перестройки и гласности. Спросили меня перед Новым годом, что я считаю главным литературным событием этого года («Литгазета»). Я сказал: присуждение Нобелевской премии Бродскому. Они не напечатали, и еще сказало какое-то начальство: «Что он там гаерствует, как мальчишка. Еще будет нам благодарен, что не напечатали». Такова литературная перестройка.

Вообще многое в литературных делах надоело. Какая-то унылость есть в нашем прогрессе. Но все же пусть будет он.

Писал какие-то стихи. В них обнаружил унылость и нравоучительность. Десять штук отдал в «Октябрь». Просят «Н[овый] мир», «Юность», «Аврора». С «Н[овым] миром» решил подождать.