Поразило меня в этом всем та беззаботность, то чисто русское толстокожество, которое сквозило в его речах.
Что это: бессердечие или недопонимание, или, быть может, это желание скрыть горе, гримаса, принятая за улыбку, или умышленное самоуспокоение? Мне нравится твердость, но это, разве это твердость?
Я ужасался тому спокойствию, с каким рассказывала как-то Марфа о человеке, попавшем под трамвай. Но это не удивительно, когда на днях друг мой Вова Троицкий рассказывал со смехом о бреде своего больного отца.
Что же это — оптимизм или животная холодность? Или это особенность русской натуры — уметь забывать ужасное, не ужасаться им. Но этот оптимизм — не страшен ли он? Да и что такое оптимизм? (…) “Оптимизм это игра ума, а не философия”, — сказал Карамзин. И правда: как можно закрыть глаза на самую страшную истину, что каждому человеку суждено умереть? Нет! Это не значит, что мы должны перестать пользоваться радостями жизни и думать только об этой истине, но она должна вечно стоять перед нами и вызывать размышления, ибо только в них истинное спокойствие души.
Сейчас слушаю музыку балета “Светлый ручей” и мечтаю о “ней”.
Как люблю я эти светлые мечты, вплетенные в переливы прекрасных мелодий. (…) О, прекрасная Татьяна! Никогда, никому не отдам я свои мечты о тебе!
13. XII. (…) Сегодня спорил с ребятами о семье будущего. Кончилось тем, что на мои страстные доказательства они отпускали сальные остроты и пошлости. Я рассердился и послал их к черту.
По-моему, главной задачей школы должно стать воспитание правильного отношения к женщине и хорошего взгляда на половой вопрос. В частности, нужно не испошлять любви и внушить ребятам правильное к ней отношение. (…) И не понимают они, что смеются над внешним покровом, не умея видеть внутреннюю чистоту, что смеются они над тем, что вызывает их восхищение в романах. Так смеется порой толпа над мудрецом, не понимая глубины его простых слов; так смеется она над королем, свергнутым с трона, пред которым вчера лежала она ниц. (…)
(…)
28. XII. Папа приехал.
Дома торжественно. Делятся впечатлениями. Папаша приехал в патриотическо-восторженном духе. Восторгается, хвалит.
Мне привез два томика Маркса. Хороший подарок.
Вчера писал вечером. Написал. Понравилось самому.
Читал стихи Гюго. (…)
По форме замечательны: “Турнир короля Иоанна” и “Джинни”. Стихотворение “Буниберды” нравится своей поэтично-суровой торжественностью.
Вообще более ценными я считаю стихотворения, созданные поэтическом чувством Гюго, а не его публицистическим жаром. (…)
Ее я не увижу еще пятнадцать дней!.. Пятнадцать дней!.. Как долго!
Хоть бы минуточку видеть ее!
30. XII. Бесшабашный разгул, беспредельная и беззаботная Русь, ржаные просторы, простая крестьянская грусть — это поэзия Есенина.
Я не читал ни одного поэта, который мог бы так хорошо передать настроение, так сильно заставить грустить, желать, тонуть с собой.
Есенин пьян своей поэзией, он тонет в ней, он махнул рукой на мир, он мучительно отрывает куски своей души и воплощает их в звучные строфы.
Его мотивы… Упадничество… Но разве заставишь соловья петь по-другому? И, в конце концов, разве уже так важно, что он поет? Нет, важно, как он поет.
И вообще, разве сам поэт находит себе слова и мысли? Нет, их внушает ему эпоха, среда; в себе он находит только поэтическую силу, только талант певца, чтобы пропеть эти слова, мысли и чувства. (…)
Многие поэты ошеломляют блестящей техникой, оригинальной формой. Есенин привлекает мягкой лирической простотой. (…)
И есенинская форма как раз подстать содержанию. В ней также много гибкости, мягкости и вместе с тем неподвижности.
Замечательно оригинальна рифма, хотя критики обычно считают рифму неважным атрибутом поэзии. По-моему же, рифма придает больше привлекательности стиху и является внешним показателем технических возможностей поэта.
Многие стихотворения прекрасно формально и технически исполнены. “Шаганэ” — шедевр.
Да, прекрасный поэт Есенин! Настоящий большой лирический поэт, которого можно любить, которому можно подражать, отбросив его печальные настроения.
(…)
1936
2. I. Новый год встречал в школе. Народу было много. (…)
Меня встретили хорошо. Должен был бесчисленное количество раз повторить историю своей болезни.
(…) Многим было очень весело, а другим очень скучно.
Мне кажется, что люди, скучающие в большом обществе, не могут отличаться широтой ума.
Бал начался танцами. Духовой оркестр Автодорожного института гремел немилосердно. Казалось, что музыканты желали выдуть в трубы все свои легкие.
Танцующие прыгали так, что в глазах рябило. Танцевали таинственные инкогнито в масках, школьные львицы и львы. Впрочем, львы крутили своих дам с яростью леопардов. Львы эти были накрахмалены, с тщательно вывязанными галстуками, в выутюженных фраках и брюках, с безукоризненной складкой и полоскающимися “чарли”.