К удивлению своему, на всех почти лицах читал я отпечатки тупости и животности. Попадались люди и с умными лицами, но не было на них осмысленности. Поразило меня только одно лицо (не пугайся, милейший дневник: оно принадлежало не девушке), лицо ребенка лет пяти. Умные коричневые глаза его смотрели спокойно и понимающе, будто прост был им весь этот огромный, непостижимый мир, который их окружает.
Но кто знает! Может быть, ребенок проницательнее мудреца, может быть, ему понятно многое, что непонятно нам. Ведь осмысленность — это соединение ума и души. А у кого самый чистый ум и самая непорочная душа, если не у ребенка?
“Пора понять, что в мирозданьи, куда ни оглянись — вопрос, а не ответ”.
(…)
10. I. Истинное остроумие должно вызывать не грубый смех, а тонкую улыбку. (…)
Последний день каникул! Завтра школа, занятия, ребята, она! Скорее!
Сегодня был на заключительном вечере детского “Фестиваля искусств”.
Хорошо было, радостно.
Артисты все хорошие, добрые, видно, что выступают с удовольствием.
Как жаль, что не умею я выразить тех радостных чувств и дум, которые возникли у меня на этом вечере.
О, наша чудная, единственная, счастливая страна!
(…)
13. I. (…) В школе весело. Я, Вовка и Слепян выпускаем рукописный “Веселый альманах”.
Халдеи и фискалы, конечно, не будут в него посвящены.
14. I. Вчерашний вечер был для меня знаменательным. Давно не испытывал я чувства такого глубокого счастья, которое испытано мною было вчера!
Но я лучше попытаюсь рассказать все по порядку, вдобавок и мне нужно разобраться во всем, что было сказано, решено, прочувствовано.
Итак…
Вчера к нам пришла Е.В. и привела с собой критика Ярополка Семенова. Это— молодой человек (лет около 30), высокий, красивый, с живыми глазами. Пришел он к нам впервые и сразу внушил к себе всеобщие симпатии. Судя по виду его и речам он кажется человеком искренним, живым, увлекающимся. Я, по крайней мере, просто влюблен в него. Он первый судил меня и указал мне мое место, мое призвание и мой путь.
Я начал читать ему стихи. Первыми прочел я песни из “Спартака”. Он прослушал внимательно и сказал: “В этих песнях мне нравятся две вещи. Во-первых, честная работа. Эти песни похожи на хороший перевод, кропотливо и честно сделанный. В них не видно еще самостоятельности, но если эта честность останется у тебя и впредь, то ты сможешь много сделать. Во-вторых мне понравилась сама подача Рима. Обычно он изображается в напыщенно-торжественных строках, а тут видно действительное нутро его”.
Я принялся читать дальше. Прочел “Жакерию”. Она тоже вызвала благосклонный отзыв (…)
После эпики я принялся за лирику. Прочитав “Блуждания”, я взглянул на него. Лицо его было сурово. “Знаешь что, а это хуже, гораздо хуже. Стихотворение это звучит протестом против всех блестящих формальных достижений. Я согласен, что современная поэзия тенденциозна, но не следует игнорировать хорошего. Эти мысли твои вложены в рамки традиционного классического стиха. Ты сбился с пути. (…) Вот, например, твои анапесты идут к Надсону. Если ты пойдешь слепо — ты пропал”.
Ну разве не прав он? Я обещался ему сойти с дорожки и протаптывать ее сам.
Мы долго говорили еще потом. Я не могу описать всего того, что сказал он. Я приведу только отрывки, которые запомнились мне, которые я поставил себе как вехи к достижению своей цели.
“У тебя несомненно глубокий дар, но если ты хочешь чего-нибудь добиться, то должен честно и упорно работать. Ты будешь велик только тогда, когда потомство сможет сказать: он был образованнейшим человеком своей эпохи…”
(…)
“Поэт должен быть так же недоверчив к себе, как и самоуверен”.
“У тебя, мне кажется, большая воля. Хорошо, что ты веришь в себя”.
“Принимай во внимание все мнения, но знай себе цену”.
Папа спросил: “Ну что? Можно ли пить за будущего поэта?” И он ответил: “Да”.
Так значит — я поэт!!! Хо-хо! ПОЭТ!
Расстались мы лучшими друзьями. Вот человек, который дал мне мой катехизис.
Талант мой он охарактеризовал так: “У тебя талант не как у Есенина. У того он бил ключом. В тебе он скрыт. Его талант — самородок, твой — золотой песок. Много труда и времени нужно, чтобы извлечь из него золото. Ты не будешь как Есенин, ты будешь как Гете”.
Я и Гете! Прекрасное сочетание! (…)
15. I. Ух! Сегодня я зол и взбешен, как дикий кабан. Как всегда в такие моменты наружно спокоен и холоден. Проклятая химичка! Я еще проучу ее! Спросив меня сегодня с места, за правильный ответ поставила “плохо”. Она объявила мне войну? Ладно, я ее принимаю. Это будет и интересно и полезно для всех. Не знаю, как держат таких учителей в школе? Все гадкое и подлое находит в ней покровительство. Она поощряет сплетни, фискальство, самодурство. Но мы еще посмотрим. У меня достаточно воли, чтобы сказать ей правду в глаза. (…)
Не менее подл у нас и чертежник, но к нему, как и к его предмету я чувствую глубочайшее отвращение. (…)