Стихи

РАССТРЕЛ

Бывают ночи: только лягу,

в Россию поплывет кровать;
и вот ведут меня к оврагу,
ведут к оврагу убивать.

Проснусь, и в темноте, со стула,

где спички и часы лежат,
в глаза, как пристальное дуло,
глядит горящий циферблат.

Закрыв руками грудь и шею, —

вот-вот сейчас пальнет в меня —
я взгляда отвести не смею
от круга тусклого огня.

Оцепенелого сознанья

коснется тиканье часов,
благополучного изгнанья
я снова чувствую покров.

Но сердце, как бы ты хотело,

чтоб это вправду было так:
Россия, звезды, ночь расстрела
и весь в черемухе овраг.

Берлин, 1927 г.[3]

ПАЛОМНИК

Хозяин звезд и ветра зычного,

    и вьющихся дорог,
бог-виноградарь, бог коричневый,
    смеющийся мой бог,
позволь зарю в стакан мой выдавить,
    чтобы небесный хмель
понес, умчал меня за тридевять
    синеющих земель.
Я возвращусь в усадьбу отчую
    средь клеверных полей;
дом обойду, зерном попотчую
    знакомых голубей.
Дни медленные, деревенские…
    ложится жаркий свет
на скатерть и под стулья венские
    решеткой на паркет.
Там в доме с радужной верандою,
    с березой у дверей,
в халате старом проваландаю
    остаток жизни сей.
Но часто, ночью, гул бессонницы
    нахлынет на постель,
тряхнет, замрет и снова тронется,
    как поезд сквозь метель.
И я тогда услышу: вспомни-ка
    рыдающий вагон
и счастье странного паломника,
    чья Мекка там, где он.
Он рад бывал, скитаясь по миру,
    озерам под луной,
вокзалам громовым и номеру
    в гостинице ночной.
О, как потянет вдруг на яркую
    чужбину, в дальний путь,
как тяжело к окну прошаркаю,
    как захочу вернуть
все то дрожащее, весеннее,
    что плакало во мне,
и — всякой яви совершеннее —
    сон о родной стране.

1927 г.