...Это было В одно из утр, унылых, зимних, вьюжных,В одно из утр пятнадцатого года. Изнемогая в той истоме тусклой, Которая тогда меня томила, Я в комнате своей сидел один. Во мне, От плеч и головы, к рукам, к ногам, Какое-то неясное струенье Бежало трепетно и непрерывно И, выбежав из пальцев, длилось дальше, Уж вне меня. Я сознавал, что нужно Остановить его, сдержать в себе,- но воля Меня покинула... Бессмысленно смотрел я На полку книг, на желтые обои, На маску Пушкина, закрывшую глаза. Всё цепенело в рыжем свете утра. За окнами кричали дети. Громыхали Салазки на горе, но эти звуки Неслись во мне как будто бы скозь толщу Глубоких вод... В пучину погружаясь, водолаз Так слышит беготню на палубе и крики Матросов. И вдруг - как бы толчок,- но мягкий,
осторожный, И всё опять мне прояснилось, только В перемещенном виде. Так бывает, Когда веслом мы сталкиваем лодку С песка прибрежного; еще нога Под крепким днищем ясно слышит землю, И близким кажется зеленый берег И кучи дров на нем; но 1000 вот качнуло нас И берег отступает; стала меньше Та рощица, где мы сейчас бродили; За рощей встал дымок; а вот - поверх деревьев Уже видна поляна, и на ней Краснеет баня.
Самого себя Увидел я в тот миг, как этот берег; Увидел вдруг со стороны, как если б Смотреть немного сверху, слева. Я сидел, Закинув ногу на ногу, глубоко Уйдя в диван, с потухшей папиросой Меж пальцами, совсем худой и бледный. Глаза открыты были, но какое В них было выраженье - я не видел. Того меня, который предо мною Сидел,- не ощущал я вовсе. Но другому, Смотревшему как бы бесплотным взором, Так было хорошо, легко, спокойно. И человек, сидящий на диване, Казался мне простым, давнишним другом, Измученным годами путешествий. Как будто бы ко мне зашел он в гости, И, замолчав среди беседы мирной, Вдруг откачнулся, и вздохнул, и умер. Лицо разгладилось, и горькая улыбка С него сошла. Так видел я себя недолго: вероятно, И четверти положенного круга Секундная не обежала стрелка. И как пред тем не по своей я воле Покинул эту оболочку - так же В нее и возвратился вновь. Но только Свершилось это тягостно, с усильем, Которое мне вспомнить неприятно. Мне было трудно, тесно, как змее, Которую заставили бы снова Вместиться в сброшенную кожу...
Снова Увидел я перед собою книги, Услышал голоса. Мне было трудно Вновь ощущать всё тело, руки, ноги... Так, весла бросив и сойдя на берег, Мы чувствуем себя вдруг тяжелее. Струилось вновь во мне изнеможенье, Как бы от долгой гребли,- а в ушах Гудел неясный шум, как пленный отзвук Озерного или морского ветра. 25-28 января 1918 Владислав Ходасевич. По бульварам. Стихотворения 1904-1937 гг. Из поэтического наследия. Москва, "Центр-100", 1996.
ПРИЗРАКИ Слышу и вижу вас В вагонах трамвая, в театрах, конторах И дома, в мой вдохновенный час, При сдвинутых шторах. Вы замешались в толпу, вы снуете у фонарей, Там, где газетчик вопит о новых бедах России. 22 марта 1918 Владислав Ходасевич. По бульварам. Стихотворения 1904-1937 гг. Из поэтического наследия. Москва, "Центр-100", 1996.
ПО БУЛЬВАРАМ В темноте, задыхаясь под шубой, иду, Как больная рыба по дну морскому. Трамвай зашипел и бросил звезду В черное зеркало оттепели.
Раскрываю запекшийся рот, Жадно ловлю отсыревший воздух,А за мной от самых Никитских ворот Увязался маленький призрак девочки. 25 марта - 17 апреля 1918 Владислав Ходасевич. По бульварам. Стихотворения 1904-1937 гг. Из поэтического наследия. Москва, "Центр-100", 1996.
ГОЛУБОК Дверцу клетки ты раскрыла.
Белый голубок Улетел, в лицо мне бросив
Быстрый ветерок...
Полно! Разве только этот
Скудный дан мне срок? Разве, друг мой, ты не вспомнишь
Эти восемь строк? 16-17 апреля 1918 Владислав Ходасевич. По бульварам. Стихотворения 1904-1937 гг. Из поэтического наследия. Москва, "Центр-100", 1996.
ПОЛДЕНЬ Как на бульваре тихо, ясно, сонно! Подхвачен ветром, побежал песок И на траву плеснул сыпучим гребнем... Теперь мне любо приходить сюда И долго так сидеть, полузабывшись. Мне нравится, почти не глядя, слушать То смех, то плач детей, то по дорожке За обручем их бег отчетливый. Прекрасно! Вот шум, такой же вечный и правдивый. Как шум дождя, прибоя или ветра.
Никто меня не знает. Здесь я просто Прохожий, обыватель, "господин" В коричневом пальто и круглой шляпе, Ничем не замечательный. Вот рядом Присела барышня с раскрытой книгой. Мальчик С ведерком и совочком примостился У самых ног моих. Насупив брови, Он возится в песке, и я таким огромным Себе кажусь от этого соседства, Что вспоминаю, Как сам я сиживал у львиного столпа В Венеции. Над этой жизнью малой, Над головой 1000 в картузике зеленом, Я возвышаюсь, как тяжелый камень, Многовековый, переживший много Людей и царств, предательств и геройств. А мальчик деловито наполняет Ведерышко песком и, опрокинув, сыплет Мне на ноги, на башмаки... Прекрасно!