Ты от бега и снега налипшего взмок.Потемневший, подтаявший гладкий снежокты сжимаешь в горячей ладошкеи сосешь воровато и жадно, хотяпить от этого хочешь сильнее.Жарко… Снять бы противный девчачий платокиз-под шапки… По гладкой дорожкеразогнавшись, скользишь, но полметра спустя —вверх тормашками, как от подножки.Солнце светит – не греет. А все же печет.И в цигейке с родного плеча горячо,жарко дышит безгрешное тело.И болтаются варежки у рукавов,и прикручены крепко снегурки…Ледяною корою покрылся начесна коленках. И вот уже целыймесяц елка в зеркальных пространствах шаровискривляет мир комнаты белой.И ангиной грозит тебе снег питьевой.Это, впрочем, позднее. А раньше всего,сладострастней всего вспоминаешьчеткий вафельный след от калош на пустом,на первейшем крахмальном покрове.И земля с еще свежей зеленой травойобнажится, когда ты катаешьмокрый снег, налипающий пласт за пластом,и пузатую бабу ваяешь.У колонки наросты негладкого льда…Снегири… Почему-то потом никогдане видал их… А может, и раньшевидел лишь на «Веселых картинках» и самперенес их на нашу скамейку —только это стоит пред глазами всегда.С меха шубки на кухне стекает вода.Я в постели свернулся в клубок и примолк,мне читают «Письмо неумейке».