Стихи

Чайник кипит. Телик гудит.
Так незаметно и жизнь пролетит.

Жизнь пролетит, и приблизится то,

что атеист называет Ничто,

что Баратынский не хочет назвать

дочерью тьмы – ибо кто тогда мать?

Выкипит чайник. Окислится медь.

Дымом взовьется бетонная твердь.

Дымом развеются стол и кровать,

эти обои и эта тетрадь.

Так что покуда чаевничай, друг…

Время подумать, да все недосуг.

Время подумать уже о душе,

а о другом поздновато уже.

Думать, лежать в темноте. Вспоминать.

Только не врать. Если б только не врать.

Вспомнить, как пахла в серванте халва,

и подобрать для серванта слова.

Вспомнить, как дедушка голову брил.

Он на ремне свою бритву точил.

С этим ремнем по общаге ночной

шел я, качаясь. И вспомнить, какой

цвет, и какая фактура, и как

солнце, садясь, освещало чердак…

Чайник кипел. Примус гудел.

Толик Шмелев мастерил самострел.

1995

22

Видимо, можно и так: просвистать и заесть,
иль, как Набоков, презрительно честь предпочесть.

Многое можно, да где уж нам дуракам.

Нам не до жиру и не по чину нам.

Нам бы попроще чего-нибудь, нам бы забыть.

Нам бы зажмурить глаза и слух затворить.

Спрятаться, скорчиться, змейкой скользнуть в траву.

Ниточкой тонкой вплестись в чужую канву.

Нам-то остатки сладки, совсем чуть-чуть.

Перебирать, копошиться и пыль смахнуть.

Мелочь, осколки, бисер, стеклянный прах.

Так вот Кощей когда-то над златом чах.

Так вот Гобсек и Плюшкин… Да нет, не так.

Так лишь алкаш сжимает в горсти трояк.

Цены другие, дурень, и деньги давно не те.

Да и ларек закрыли. Не похмелиться тебе.

1995

23. РУСОФОБСКАЯ ПЕСНЯ

Снова пьют здесь, дерутся и плачут.
Что же все-таки все это значит?
Что же это такое, Господь?
Может, так умерщвляется плоть?
Может, это соборность такая?
Или это ментальность иная?..

Проглотивши свой общий аршин,

пред Россией стоит жидовин.
Жидовин (в смысле – некто в очках)
ощущает бессмысленный страх.

Выпей, парень, поплачь, подерися,

похмелися и перекрестися,
«Я ль не свойский?» – соседей спроси,
и иди по великой Руси!
И отыщешь Царевну-лягушку,
поцелуешь в холодное брюшко,
и забудешь невесту свою,

звуки лютни и замок зубчатый,

крест прямой на сверкающих латах
и латыни гудящий размах…
Хорошо ль тебе, жид, в примаках?

Тихой ряской подернулись очи.

Отдыхай, не тревожься, сыночек!..
Спросит Хайдеггер: «Что есть Ничто?»
Ты ответишь: «Да вот же оно».

1996

24