Стихи

Перец Маркиш Стихи Перевод с еврейского

В июле 1934 года, в перерыве одного из заседаний съезда советских писателей, спускаясь в нижнее фойе, я заметил в центре небольшой группы писателей оживленно разговаривающего товарища. Он сразу заинтересовал меня.

В группе, видимо, шел острый и увлеченный спор. Говорящий в чем-то горячо убеждал собеседников, подкрепляя слова жестами. Несмотря на энергичность жестикуляции, она была мягкой и пластичной. Руки оратора двигались с ритмичной плавностью, как руки восточной танцовщицы.

Он показался мне очень молодым, почти юношей. Был строен, хорошо сложен. Красивая, в черных завитках волос голова была вскинута вверх, и в глубоких глазах горел такой романтический огонек, что я, не колеблясь, заключил, что незнакомец должен быть поэтом. Когда я проходил мимо группы вплотную, он повернулся ко мне боком. Тонкие и правильные черты его вызвали в памяти что-то очень знакомое, не однажды виденное. Сразу я не мог уяснить себе, на кого же он так похож, но, когда я прошел мимо него вторично, сходство стало бесспорным и явным.

Ну, конечно! Этот профиль я неоднократно видел в изданиях сочинений Байрона.

Только черты Байрона крупнее, тяжелей, мужественнее, а в лице незнакомца выражение энергии и порывистости характера сочеталось с задумчивой мягкостью, почти женственностью.

В те годы я жил в Ленинграде. В Москве бывал редко, наездами и большинство московских писателей знал по именам, не встречаясь с ними вплотную. И на съезде многих увидел впервые.

Поэтому я спросил у подошедшего В. И. Лебедева-Кумача:

— Василий Иванович, кто этот юноша?

— Ну, юноша он весьма относительный, — засмеялся Кумач, — почти в наших летах. Зато поэт безусловный и настоящий… Это Перец Маркиш!

* * *

Впоследствии я не раз встречал Маркиша в разной обстановке. И в дни мира, и в тяжкой страде войны. С годами он утратил молодую легкость и окрыленность, которые привлекли меня при первой встрече, но вдохновенный блеск его глаз, его романтическая одержимость не исчезли. Горячим, пламенным, вдохновенным он оставался до конца.

Маркиш родился в 1895 году на Волыни. В патриархальной еврейской семье, предки которой, по семейным преданиям, эмигрировали в давние времена из Испании на восток, спасаясь от инквизиции. Возможно, что экзотическое испанское имя Перец, редкое в семьях евреев, живших в России, было данью семейным воспоминаниям и традициям.

Семья крепко держалась традиций. Как только сын подрос, родители отдали его в синагогальный хор. Может быть, им казалось, что у ребенка выдающаяся кантилена и со временем он станет знаменитым кантором. Маркиш добросовестно и прилежно пел в хоре, но голосом не блистал. В конце концов он, вероятно, допелся бы до звания регента, но жизнь опрокинула планы и расчеты семьи.

Тысяча девятьсот пятнадцатый год. В разгаре первая мировая война. Для кровавой мясорубки в огромных количествах требовалось человеческое мясо. И достигший призывного возраста синагогальный певчий Перец Маркиш получает повестку о явке в управление одесского воинского начальника. Оттуда он попадает в запасный пехотный полк.

Вместо торжественных хоралов ему приходится петь: «Соловей, соловей, пташечка», — без конца шагать и бегать по захламленному полковому плацу с тяжелой винтовкой, ложиться в грязь, щелкать курком, втыкать штык в распотрошенное соломенное чучело и снова вышагивать и бегать до изнеможения. А вечером махарочнодегтярный угар казармы, матерщина унтеров и каменный сон до утренней побудки.

Одна за другой уходят на фронт маршевые роты, и с одной из них едет в промозглой теплушке рядовой российской императорской армии Перец Маркиш. Он попадает на огневую линию в период начинающегося развала: армия переживает позор страшного галицийского бегства с винтовками без снарядов и патронов. В залитых грязью окопах безысходные грустные разговоры об измене и предательстве министров и генералов. Такие же, как и Маркиш, горемыки, одетые в заскорузлые, пропотелые шинели, с отчаянием говорят об оставленных семьях, о голоде, о горькой беде.

Сын угнетенного и преследуемого царизмом народа, Маркиш на фронте воочию убеждается, что несладка в царской России жизнь простого человека любой национальности. В задушевных беседах с однополчанами зарождается верная солдатская дружба и начинает формироваться революционное сознание Маркиша. Мысли кипят и впервые начинают складываться в ритмические строки стихов. Рождается поэт.

В одном из боев немецкая пуля выводит Маркиша из строя.

Госпитальная тишина помогает бесконечным думам. Все больше и больше тянет к стихам. В этих еще робких строчках пылает негодование против догнивающего социального уклада, вспыхивает надежда на лучшее будущее.