Стихи

Милая, нежная – этих старинных,
песенных слов не боюсь и пою…
О, наклоняйся из сумерек длинных
   в светлую бездну мою!

Я подарю тебе солнечной масти
рьяных коней, колесницу в цветах,
ибо сейчас я не пристальный мастер,
   я – изумленье и взмах.

Милая, нежная, я не ошибся,
часто мне женские снились черты.
Все они были из ломкого гипса,
   золото легкое – ты.

Это, пойми, не стихи, а дыханье,
мреющий венчик над страстью моей,
переходящий в одно колыханье
   неизмеримых зыбей.

17 октября 1923 г.

«Из мира уползли – и ноют на луне…»

Из мира уползли – и ноют на луне
   шарманщики воспоминаний…
Кто входит? Муза, ты? Нет, не садись ко мне:
   я только пасмурный изгнанник.

Полжизни – тут, в столе; шуршит она в руках;
   тетради трогаю, хрустящий
клин веера, стихи – души певучий прах, —
   и грудью задвигаю ящик…

И вот уходит все, и я – в тенях ночных,
   и прошлое горит неяро,
как в черепе сквозном, в провалах костяных
   зажженный восковой огарок…

И ланнеровский вальс не может заглушить…
   Откуда?.. Уходи… Не надо…
Как были хороши… Мне лепестков не сшить,
   а тлен цветочный сладок, сладок…

Не говори со мной в такие вечера,
   в часы томленья и тумана,
когда мне чудится невнятная игра
   ушедших на луну шарманок…

Ноябрь 1923 г.

«Я Индией невидимой владею…»

Я Индией невидимой владею:
   приди под синеву мою.
Я прикажу нагому чародею
   в запястье обратить змею.

Тебе, неописуемой царевне,
   отдам за поцелуй Цейлон,
а за любовь – весь мой роскошный, древний,
   тяжелозвездный небосклон.

Павлин и барс мой, бархатно-горящий,
   тоскуют; и кругом дворца
шумят, как ливни, пальмовые чащи,
   все ждем мы твоего лица.

Дам серьги – два стекающих рассвета,
   дам сердце – из моей груди.
Я царь, и если ты не веришь в это,
   не верь, но все равно, приди!

7 декабря 1923 г.

Видение

В снегах полуночной пустыни
мне снилась матерь всех берез,
и кто-то – движущийся иней —
к ней тихо шел и что-то нес.

Нес на плече, в тоске высокой,
мою Россию, детский гроб;
и под березой одинокой
в бледно-пылящийся сугроб

склонился в трепетанье белом,
склонился, как под ветром дым.
Был предан гробик с легким телом
снегам невинным и немым.

И вся пустыня снеговая,
молясь, глядела в вышину,
где плыли тучи, задевая
крылами тонкими луну.

В просвете лунного мороза
то колебалась, то в дугу
сгибалась голая береза,
и были тени на снегу

там, на могиле этой снежной,
сжимались, разгибались вдруг,
заламывались безнадежно,
как будто тени Божьих рук.

И поднялся, и по равнине
в ночь удалился навсегда
лик Божества, виденье, иней,
не оставляющий следа…

1924 г.

Об ангелах

1