Стихи и эссе

Пернатые в листве поют и вьются,
Кукареку! — Петух велит проснуться:
В одиночестве, за компанию.

И будит солнце смертные созданья,
К мужчинам возвращается сознанье:
В одиночестве, за компанию.

Кукареку! — Петух велит проснуться,
Колокола — дин-дон! — к молитве рвутся:
В одиночестве, за компанию.

К мужчинам возвращается сознанье,
Храни, Господь, людей и мирозданье:
В одиночестве, за компанию.

Колокола — дин-дон! — к молитве рвутся,
По кругу жернова в поту несутся:
В одиночестве, за компанию.

Храни, Господь, людей и мирозданье,
Цветущее в предсмертном ожиданье:
В одиночестве, за компанию.

По кругу жернова в поту несутся,
Пернатые в листве поют и вьются:
В одиночестве, за компанию.

1949–1954

МУЗЕЙ ИЗЯЩНЫХ ИСКУССТВ [235]

Живописуя нам страданье, мастера
старинные не ошибались, им была внятна без слов
вся человеческая суть его, когда при нем же
пьют, едят, идут себе куда-то, окна открывают, как вчера,
когда, опять же, старики во исполнение пророчества, дыханье затаив,
ждут чуда Рождества, а радостный народ мальчишек
коньками звучно режет лед у кромки леса, позабыв
иль вовсе не заметив ни волов, ни яслей, ни семьи, ни пастухов.

О, старики-то мастера не позабыли,
что цветет и плодоносит страстотерпца корень
в безвестных дырах, часто под покровом пыли,
что тут же пес собачьей жизнью без остатка поглощен, а конь
почесывает зад о дерево, пока хозяин-всадник мученика мучит.

Вот брейгелев "Икар", к примеру: каждый спину
несчастью кажет, занятый своим. Ну, пахарь, положим, слышал всплеск иль
крик "почто мене оставил",
но пан, упал или пропал Икар — ему едино,   солнце льет,
как и положено, лучи на ноги, что в углу белеют, погружаясь в тину,
изысканный корабль, что стал свидетелем невиданного — мальчик
упал с небес — спокойно далее плывет.

ЭПИТАФИЯ ТИРАНУ [236]

Он хотел совершенства особого рода добиться,
И поэзию он изобрел, где просты и понятны все строки;
Знал, как складки ладони, людские сердца и пороки,
И доклады любил о военно-морском комитете;
Когда он улыбался — сияли сановников лица,
А когда горевал — умирали на улицах дети.

If I could tell you, Wystan Hugh Auden [237]