То, что по своему стилю сонеты ближе к ранним пьесам, не может служить веским свидетельством в пользу ранней даты их написания, потому что стиль поэта в высшей степени зависит от жанра и поэтической формы, к которым он прибегает. Как сказал профессор К. С. Льюис[296]
: "Если бы Шекспир урвал часок от работы над ‘Лиром’ для того, чтобы написать сонет, этот сонет по стилю мог бы сильно отличаться от ‘Лира’". Но в целом я полагаю раннюю дату более вероятным предположением, так как чувства, которые выражают сонеты, свидетельствуют скорее о более молодом возрасте, чем о более пожилом.# © The Estate of W. H. Auden, 1976, 1991
СТАТЬИ
Антон Нестеров
Немного о У.Х. Одене
С детства мы помним историю Икара — сына, нарушившего волю мудрого отца и поднявшегося к Солнцу на восковых крыльях. Солнечный жар растопил воск, и юноша упал в море. Мы привыкли видеть в Икаре символ дерзновенной мечты человечества — взлететь в небо. Но один человек увидел эту историю иначе. Вернее, увидел так, как ее нарисовал до него другой:
Зло — но и чудо — совершается рядом с нами, мы же остаемся к нему равнодушны и слепы, мы не впускаем его в свое сознание, думая, что нас это не касается. Человек, увидевший это, — английский поэт Уистан Хью Оден. Последний английский поэт, о котором с полным правом можно сказать — "великий".
Строки оденовских стихов, как и его оброненные по какому-то почти случайному поводу фразы, оседают в памяти отточенными формулами, вроде: "На этой земле мы затем, чтобы творить добро другим. Зачем здесь другие, я не знаю", или "Искусство — основной доступный нам способ преломить хлеб с умершими". Эти формулы звучат парадоксально потому, что одновременно поражают своей очевидностью — так, что хочется воскликнуть: "конечно, а как же иначе?" — и вызывают оторопь: "почему же мы раньше этого не знали?". Многие стихотворения Одена поражают именно своей детской простотой, как, например, его "Эпитафия тирану":
Неброский — и страшный текст, где нет ни риторики, ни обличений, нет форсирования голоса — и тем жутче звучит последняя строчка в ее неожиданной обыденности. Нужен редкий дар, чтобы решиться напрямую писать о простых, главных вещах.