Январь многозвездный, морозный, —Сплошная пора похорон.Уходят как-будто бы розно,Но есть в этом общий резон.Кого еще легкою костьюСухая коснется рука?Не кончился год високосный,А только лишь начат пока.На рамку в газете покорноСмотрю в наступающей мгле.Последние вымерзли корниВ звенящей от стужи земле.Ушли Левитанский и Бродский,И зябко от этого мнеВ моей неизменно сиротской,Детдому подобной стране.Последние вымерзнут корни,И в этом решительный знак,Что все пропитает исконный,Дремучий и цепкий сорняк.Дурные являет приметыЯнварских смертей полоса, —Когда умолкают поэты,Иные слышны голоса.1996
«Я в юности раз заблудился в горящей тайге…»
Я в юности раз заблудился в горящей тайге,Где странствовал час, заплутавший в горячей пурге.Тлел ягель сырой, поминутно хватая за пятки.Сгибались стволы, словно в вольтовой жаркой дуге,И больно приклад на ходу ударял по ноге,Меня понукая скорее бежать без оглядки.Бежать, – но куда? Непроглядная серая мгла,Глаза разъедая, на них пеленою легла, —Лишь тени и света мелькали лиловые пятна.Когда задыхаясь, сжигая подметки дотла,Я брел, торопясь, от ствола до другого ствола,Чтоб снова потом поворачивать в страхе обратно.Зачем же сегодня, – когда и в помине уж нетСвидетелей тех, из забвения вызванных лет,Которые толком уже и не помню, пожалуй,Приносит мне снова ночной неожиданный бредГорящего ельника темно-малиновый светИ едкую горечь таежного злого пожара?Не надо меня утешать, – понапрасну не лги.Я чувствую ясно дыхание черной пурги,Опять за спиною деревья трещат, как поленья,Танцуют багровые перед глазами круги,И жар раскаляет худые мои сапоги,А серый туман отрезает пути отступленья.1996