Стихи и поэма

Торгует, грабит, все теряет за столом

Игорным, иль в пути — когда пират, почуя

Добычу, налетит, иль сам Нептун столбом

Воды расщеплет бриг и понесет ликуя

Обломки по волнам... Изъязвлен солью, но

Живой, вцепясь в рангоут, иль оседлав бревно,

II

На берег выброшен. А там опять, быть может,

О мокрый дэк стучит беспечным каблуком

И, океан браздя, опять богатства множит

Иль, вновь их потеряв, на корабле чужом

Уплыл на родину; и сожаленье гложет

Седую голову. И тяжко за столом

Сидит он. Масляный фонарь воспоминанья

Под вьюгой поздних лет горит в оконце зданья.

III

И, озаряя жизнь с последней высоты

Он хочет закрепить ее, коль дальше негде

Жить сердцу, — в парусах дыханье темноты,

Песок чужих земель, — на грубом диалекте,

Где море, твердь, земля, где гуннские следы

Еще текут, звучат, сшибаются, где в текте *)

Согласных слышен стук германских дятлов...

Там,

Ныряя в буйной мгле, Венеция, Амстердам,

*) Слово о полку Игореве — «Дятлове тектом

путь к реце кажут».

IV

Эвбея, где б нога след ни вожгла, ударят

Горячим берегов дыханьем, влажной тьмой

Атлантики!.. Пока племянники бочарят,

Чтоб скудный хлеб добыть и старика покой

Блюсти, вновь мертвые года нахлынув дарят

Свирепой юности похмельем поздним, той

Сочащейся из тьмы листвой янтарной сада

Над пенным хоботом живого водопада

V

Фантазии!.. Когда ж богат он, и закат

Раздует седину на лбу его щербатом,

Все так же кораблей его холсты гремят,

В степях плывут воза, ослы ревут набатом,

Таща тюки; в горах Паннонии стучат

Кайла добытчиков камней, клинком зубчатым

Перловых раковин ломают створы, чтоб

Еще он богател. Уже вступая в гроб

VI

Одной ногой, корпя с приказчиком в конторе

С цветными стеклами, балансы подводя,

В пыли пудовых книг он слышит запах моря

И запах пряностей из трюмов. И, следя

Пути богатств, волнам врученных; хищно споря,

Как с шайкой шулеров, с стихиями; глядя,

Как на игорный стол, на мир весь, — все он мо-

лод

И, как поэт, живет весь разом! Темный голод

VII

Отцов, в нем возмужав, дно бочки вышиб лбом,

Как буйный первенец в легенде; и на гулкой,

Как бубен, палубе очнулся с топором

Разбойничьим в руках! Взлелеян шумной люль-

кой

Зыбей, поднялся он — разбуженный умом

Корявым, воспален чудовищной прогулкой

На утлом корабле за океан, слепой

От ярости, во лбу несущий над толпой

VIII

Кровавый зодиак наживы... Подорожник —

Крещенских стариков водивший по снегам

В семейной библии — погас. И сын-художник

Несет в охапке жизнь к шпателям и горшкам,

Чтоб холст дышал и жег. А внук его — безбож-

ник:

Дивятся города чудным его речам.

Он проклят папою и выгнан из Сорбонны,

Но под его рукой качаются короны.

IX

Был первый — бурями дубленый мореход,

Чья страсть была живой подпорой мирозданья;

Второй — провидец душ, чей обожженный рот

В горящей песне лил итоги и желанья,

Не помня сам себя, им говорил народ.

А внук был фаустом, и тайное дознанье

Пылало фонарем и шпагою стальной

Звенело под его перчаткой боевой.

X

...Читал я хронику семейства великанов.

Был поздний час; их круг ожил передо мной,

Тянулись пальцы их подобием таранов,

Казался разговор мне пушечной пальбой,

И благовонный пар над бочками стаканов

Мешался с чадом свеч и сыростью ночной.

Ночь замирая шла. Шипели вязы в парке.

И я прочел: «Телем» на обомшелой арке.

XI

Тонул огромный двор в листве. Оконный свет

Мелькал сквозь дерева. И сад гремел и цокал

Мильоном соловьев. Вот окна в кабинет,

Учитель за столом, где в клетке дремлет сокол:

По лбу ущельями пролег сомнений след;

Вот башня книг пред ним, бутыль и пыльный цо-

коль

Монтэня медного. И я вступаю в дом,

Дивясь на статуи и живопись кругом.

XII

Столетний лак потух, но давка и движенье

Десятков сильных тел сверкают на холстах.

Наморщенные лбы и шейных вен сплетенья

Показывают мощь. В лес мчатся на конях

Охотники. И труд былого поколенья,

В корзинах, девушки проносят на плечах,

Там спорят старики и толстой книгой в споре

Стучат об стол. А там — корабль спускают в

море.

XIII

Везде я знак трудов любимых отмечал,

Должно быть — радости жилище эти своды,

И в зыбке океан строителей качал

У молодых сосков смеющейся свободы.

...Косматой пыли слой на оспе стен лежал,

И с моря теплое дыханье непогоды,

Курлыча ставнями, дырявыми давно,

Швыряло капельки в разбитое окно...

XIV

Тогда в огромный зал вошел я. Был он полон

Толпою шумной. Стол под серебром дрожал

Снопом огней. В окне, гася звезду за молoм,

Бриз надувал кошму, как парус. Свет сбегал

По жолобам колонн, по женским шеям голым

И на щеках, зарей обрызганных, плясал.

Выл контрабас, кишки на пузырях гнусели,

Тарелки медные сшибались и звенели,

XV

Даль отражая. Пол жужжал от каблуков.

Меч поднят. С ним другой скрестил, горяч и ло-

вок,

Неуязвим от шпор до выблеска белков.

То погружаясь в тень, румянцем лиц безбровых,

То снегом плеч горя, сквозь коридор клинков

Шли в танце девушки. И жир из туш воловьих

Лизали с блюда псы. И шумно, как гроза,

В проломы музыки врывались голоса.

XVI

Граненых кубков треск, их женщин громкий хо-

хот,

Чьи веки взрезаны причудливым ножом,

А выем губ в густой крови смочила похоть,

Прибоя колокол, гудящий черным дном,

В листве прилива шум и ливня смутный грохот,

—

Все разом в капище сшибалось звуковом,

Где эхо у стропил, как филины, гнездится