Стихи и слезы и любовь. Поэтессы пушкинской эпохи

Николай Иванович любил не только русскую словесность: он увлекался европейской философией и башкирским фольклором. Вместе со своим дворовым человеком Тимофеем Савельевичем Беляевым-Тимергали из рода Тамьян, родственником своей жены княжны Феодосии[2], – он создал (а не перевел, как считалось раньше) известную эпическую поэму «Куз-Курпяч». Это первая в истории башкирского народа повесть на русском языке, написанная в 1812 году на основе башкирского эпоса, была напечатана в типографии Казанского университета. Впоследствии на нее обратил внимание Пушкин. По его просьбе было записано краткое изложение поэмы «Куз-Курпяч».

С 1800 года ташлинский барин полностью посвятил себя хозяйству, благоустройству имения, воспитанию сыновей. Любимая жена умерла рано. Овдовев в сорок лет, Николай Иванович больше не женился. Остались четыре мальчика: Константин, Василий, Егор, Григорий. Они росли свободно, в полном достатке, не зная забот и лишений. Отец стремился вырастить их честными, нравственными, полезными Отечеству людьми. Юноши все выбрали военную службу: в кругу дворянства это поприще считалось единственно достойным.

Старший, Константин, был всеобщим любимцем, гордостью родителей, кумиром барышень и образцом подражания для братьев и приятелей. Прилежный в любом учении, он был хорошо начитан, недурно играл на скрипке, пел, рисовал, слыл отличным танцором. За благородный характер, отличное стихотворчество, рыцарские идеалы в семье его звали Баярдом. Он везде был принимаем как желанный гость. Увы! Этот блестящий молодой человек бесследно пропал в аустерлицкой битве 20 ноября 1805 года. Несчастный отец, братья, родственники долго не хотели верить в его гибель, надеялись на чудо, утешали друг друга в письмах.

Чуть позже сражаться против французов был призван и Василий, прозванный в своем окружении за любовь к чтению Грамотеем. Но больше чтения его влекли светские удовольствия. Любитель праздных развлечений, особенно танцев, молодой человек, к несчастию, пристрастился еще и к карточной игре и неоднократно проигрывал значительные суммы. Он намеревался выйти в отставку, но отец не разрешил ему этого сделать. Между тем карточный долг дошел до невообразимо громадной суммы – 10 000 рублей. Заплатил отец, поклявшись, что это первый и последний раз. Василий «усовестился и очувствовался», крепко взял себя в руки. Ему тоже не было суждено вернуться домой живым: он погиб в «битве народов» под Лейпцигом.

Младшему из братьев, Григорию, не удалось оставить на земле какой-нибудь заметный след, он умер молодым и бездетным. Таким образом, продолжить род Тимашевых выпало на долю третьему брату, Егору Николаевичу. Как и его старшие братья, он «обладал многими талантами». Начитанностью и знанием деревенского книгохранилища он приобрел среди домашних прозвище «Библиотекарь».

Непонятно, каким образом молодой Тимашев попал в провинциальный Дорогобуж. Не сохранилось никаких подробностей встречи и сближения Егора и Екатерины – почти все, что касается этой женщины, видится неясно, неотчетливо, как бы через дымку времени. Известно только, что благодаря этому браку произошло объединение двух благородных родов.

Оренбургский военный губернатор князь Г. С. Волконский (прототип старого князя Болконского в «Войне и мире», родственник Тимашевых, отец будущего декабриста), с большой симпатией относился к Николаю Ивановичу Тимашеву: «Эта личность осталась в моей памяти по общему уважению, которым он пользовался в этом крае, добродетельностью и независимостью», – свидетельствовал сановник. В июле 1815 года он с удовольствием характеризовал его будущую невестку как прекрасную, добронравную девицу. Князь сообщал из Оренбурга: «Николай Иванович Тимашев… спешит на свадьбу в Дорогобуж. Егор Николаевич берет девицу из фамилии Загряжских, достойную и наилучше воспитанную».

После свадьбы Екатерина вместе с мужем и свекром отправилась в далекие оренбургские степи. Однако если она и боялась, что ей придется столкнуться с темнотой и дикостью, действительность приятно ее удивила. Первый издатель «Отечественных записок» Павел Свиньин, попавший в эти места, тоже удивлялся: «Не стану говорить о той приятной ошибке, в которую введен я был, найдя Оренбург во всех отношениях несравненно выше, превосходнее, чем я представлял его себе, – скажу только, что я встретил здесь, на краю киргизской степи, общество людей самых образованных, лучшего тона, обладающих отличными талантами, а потому проводящих время как нельзя приятнее».