по воздуху шли и по суше,
шли просто так, гуляя,
внешних врагов не зная,
не ведая внутренних ран.
Они удивлялись нам.
Их наши войны пугали,
зла нашего не понимали,
они росли и взрослели
в праздности и … отупели.
Бедные, гордые дети,
не хотевшие знать всё на свете,
им хорошо и покойно,
спокойно, спокойно, спокойно.
Нет в голове спящей места
для жениха иль невесты.
Спокойно. Нет ревности, браков,
за самцов и самок нет драки.
Плесень в душе прорастает,
и каждый подросток знает:
жизнь — это вечная скука.
Вот так, без творческой муки
их мир превратился в ад.
Сосед соседу не рад,
сосед плюёт на соседа —
такая забава это.
Такая работа просто —
строить чудовищный остров
из кораблей погибших
чувств и желаний лишних,
лишней любви ненужной,
лишней забытой дружбы,
ненужных научных знаний,
о которых они не знали.
«И что же, что было дальше?»
А дальше огромным маршем
массы простого народа
превратились в больших уродов.
Потом они все погибли.
Всмотрись-ка в небо, увидишь
как мёртвые тихие души
стонут и плачут: «Нам скучно!»
Тяжко им мёртвым в пустыне.
А ты строй свой корабль. Не отнимут!
Рай на планете Марципилан
обозначен обозначен был чётко:
ядерная зима и пулемётов чечётка!
Кто тут живой в церковях великих?
За вами отряд безликих:
— По одному выходить не положено! —
трупы горкою сложены.
Вот и века исчерпаны.
И где б люди веру ни черпали,
планета переживёт и это.
А к следующему рассвету
(через сто лет вперёд)
зверь дикий пройдёт
по молодому полесью.
И от прогресса
ничего не останется.
Так зачем было жизнью маяться
последним из марципилан,
так похожих на наших землян?
Наверное, нет ответа.
И история эта
повторится ещё три тысячи раз!
Вот и Земля на подходе как раз.
Не людьми дирижабль построенный,
пролетает над территорией,
нелюдимой какой-то.
Чей ты, пилот тот?
Пилот — последний из марципилан.
Его ветхий аэроплан
лет десять назад как разбился.
А пилот тот не сдался — бился
и выстроил дирижабль.
Плывя на нём: «Увидать бы
кого-нибудь из марципилан!»
Хороший у него план.
Так он летал очень долго —
лет тридцать и всё без толку.
Толку нет, сплошные потери:
недавно крыло отлетело.
Чинил, конечно, неспешно,
потому как летает успешно
то, что старательно сделано.
Воздухо-летателю смелому
покорялись озёра и горы
и даже над мёртвым морем
пилот всё вглядывался в синеву:
«Может, лодку какую найду?»
Но ни плота, ни лодки —
ходка за ходкой.
«Ну где ты ходишь, марципиланка —
тёмных лесов партизанка?
Разожги хоть костёр, я замечу!»
Он трогает вечность за плечи.
Летит дирижабль в небе.
Чей тот пилот,
что плыл в нём
десятилетья подряд?
Марципиланин, но этому он не рад.
Уходим, уходим, уходим!
Всё решено — мы уходим,
мы больше терпеть не будем.
Мы ждём, прилетит за нами
пилот совсем необычный,
Пилот самый смелый, отважный.
Он должен быть где-то рядом,
он знает про нас, он верит!
— Неважно выглядишь, дочка.
— Мама, я год не ела.
— Зато не поседела.
Там в облаках, ты слышишь,
звук дребезжащий.
— Где же?
— Вон там, где чернеет точка,
в ней пилот, его мысли слышу,
а он слышит, наверное, наши.
Видишь? Рукой он нам машет!
— Нет, мама, я не вижу,
уже я год не ела,
у меня отупение мозга.
— Осталось совсем немного.
Ни немного осталось, а мало!
Права была дочкина мама:
пилот летит к ним отважный
и с дирижабля машет
своею рукой усталой.
Мать с дочкою тень накроет.
Подберёт, подберет их парень —
последний Марципиланин
для жизни совместной дальше.
А пока он летит, им машет
да шепчет: «Тридцать лет подряд
я летал. Вернись время назад!»
В те далёкие времена,
когда ты был богом,
а меня и не было вовсе,
тебе казалось, что в мире
ни осень, ни зима и ни лето,
а эпидемия тьмы! И это
только начало.
Тебе на пути встречались
лишь первобытные твари:
демоны и химеры. Их хари
тебе даже снились.
И с кем бы ни бились
первобытные наши предки,
ты устал хоронить их. А детки
от наших предков
на тебя совсем не похожи —
хорошенькие, но их рожи
обречённая усталость сковала.
— Где такие, как я? — страдала
душа молодого бога.
И молний ни мало, ни много,
выпустил ты из глаз,
пока я родилась
у матери обречённой.
С именем наречённым,
крылья расправив,
я с тобой рядом встала.
Мы стали
почти одним целым —
ты мой муж и я смелым
продолжением нашего рода.
— Ну где вы, уроды?
Я с мужчиной своим воюю!
Я ему наколдую
кучу маленьких деток.
И вот сегодня одна я. А ты где?
В антифашистском марше.
Со злом не будет реванша
сегодня.
Мой разум тоже голодный!
Ледяная планета
целый год стояла без света,
целый год без солнечного тепла!
Она бы так умерла.
Она и неслась, умирая,
никого не встречая
на своём Млечном пути:
— Природа моя, не усни! —
планета шептала.
Однако же, твёрдо знала:
если сама уснёт,
то навсегда умрёт.
— Ну где же моё светило
с теплом своим, своей силой? —
она пытала метеориты.
— Ты слетела с орбиты! —
смеялись кометы. —
Не видать тебе больше лета!
— Не видать мне и мягкой зимы,
если не долечу до звезды! —
упорно планетка твердила.
Но льдины, покрывая материки:
— Хотим, хотим, вечной зимы!
А звезде, от которой она оторвалась,
совсем уже слабо моргалось.
Ну где, звездные твои руки?
Притяни планетку, не мучай!
Но самой себе отвечала звезда:
«Я скоро умру сама!»