Стихи. Мелодии. Поэмы

В месяц двенадцатый года синьчоу,
В день, как и прочие, самый обычный,

Прибыл я Луского старца проведать,

В должность вступив как чиновник
                         столичный.

Слышал о Каменном я барабане,

Ныне же оком своим лицезрею:

Знаками он испещрен, что на камне,

Как водяные драконы и змеи.

Долго разглядывал их, но сначала

В «ду» показалось мне «чжи» начертанье,

«Цзе» прочитал я как «цянь», перепутав

Иероглифов старинных звучанье.

Прежде Хань Юй знатоком был реликвий,

Жизнь господина уже пролетела,

Мне по прошествии целого века

Снова приходится взяться за дело.

Вновь я ищу на боку барабана

Черточки-точки, что знаками были,

От девяти этих черточек-точек

Две незаметных века сохранили.

«Как быстролетна моя колесница,

Так же послушен и конь мой ретивый».

«Много лине

й мы в реке наловилиИ нанизали на прутья под ивой».

В мире реликвий треножника слава

Все остальное пред нами затмила,

В небе, однако, бесчисленны звезды,

Кроме Ковша, есть иные светила!

Сей барабан — весь в мозолях и шрамах,

Ссадины всюду да темные пятна,

Гладок в изгибах, не стерт в основанье,

Здесь лишь старинная ода понятна.

Словно луна на ущербе сияет,

Но чуть видна в непроглядном тумане.

Словно пустырь, где полезных растений

Мало, а все заросло сорняками.

Воля судьбы берегла этот камень,

Переживал он лихие сраженья,

Как человек, не имеющий друга,

Тысячу лет пролежал без движенья.

Это при Се, что служил Сянь Юаню,

«Птенчиков лапки» уже «наследили»,

Бин и Ли Сы молоком животворным

Этих «птенцов» неуклюжих вспоили.

Вспомним о прошлом, как «Лебеди-гуси»

Чжоу Сюаня воспели величье,

Как изменили ученые люди

Всех «головастиков» прежних обличье.

Смутное время когда миновало,

Свят государь был в молитвах народных,

В самом расцвете династии Чжоу

Небо рождало людей благородных.

Шли на восток — и сюйлу покоряли.

Тигры рычали, свирепые в драке.

После на север, на сянь ополчались.

В бой устремлялись, как злые собаки.

В честь усмирителей дальних окраин

Скипетр несли и сосуд наливали,

С запада — волки, с востока — олени,

Сыну Небес покорясь, присягали…

И, полководцев с победой встречая,

Бил в барабан в исступлении рьяном

Старый Мэн-сяо, слепой барабанщик,

Славу связавший свою с барабаном.

Кто из певцов оды «Сун» превзошел бы

Стилем высоким, торжественным словом?

Непревзойденным остался навеки

Памятник с текстом в горах Цигулоу!

Слуги двора не искали отличий

И не гнались за высокой наградой;

Предки Вэнь-вана к себе приближали

Преданных, верой служивших и правдой.

Как бы хотелось найти подтвержденье

Жизни и подвигам их беззаветным,

Немы, увы, имена, а на камне,

Кроме имен, — ничего не заметно!

Пала династия Чжоу, а после

Было в Китае семь царств, как известно,

Объединило их Циньское царство

В Девять больших округов Поднебесной.

«Книгу стихов» и «Истории книгу»

Сжег Ши-хуан, чтоб о них позабыли,

Жертвенной утвари больше не стало —

Пыток орудия их заменили.

У всемогущего Предка-Дракона

Кто был в то время слугой и опорой?

Цайский наместник, тот самый бродяга,

С желтой собакою шлялся который.

Циньский владыка оставил на скалах

Тексты о подвигах новых и старых,

Но обрываются древние знаки,

Недостает их в рифмованных парах.

Надпись гласит: «Объезжал император

Все самолично четыре владенья.

„Жечь, убивать, разрушать без остатка“ —

В этом нашел он от черни спасенье».

В пепел-золу превратил он не только

«Шесть сочинений», опасных для власти, —

И барабан, что сейчас предо мною,

Тоже разбит был тираном на части.

Бросилась в воду Сишуй, по преданью,

Девятиногого глыба сосуда,

Тысячи душ понапрасну ныряли,

Чтобы спасти это древнее чудо.

Силы людей подневольных напрасно

Тратил не ведавший к ним сожаленья, —

Право же, лучше пропасть под водою,

Чем от тирана сносить оскорбленья.

Кто же сберег в то жестокое время

Сей барабан, расчлененный на части?

Небо, наверное, стражей послало,

Чтобы сберечь барабан от напастей.

В мире сменялись расцвет и паденье,

Сто превращений — и все быстротечно.

Знатность, богатство —

                    прихлынут-отхлынут,
Слава ж достойных осталась навечно!

Думал я долго: в чем смысл мирозданья?

Сел, и вздохнул, и промолвил, вздыхая:

«Если бы, как у реликвии древней,

Жизнь долговечною стала людская!»