что жить мне осталось недолго?
Помню, не было Енисея и Волги…
Заболела я душой, захворала:
не пила, не ела, не писала,
а пошла гулять по белу свету:
где добро живёт, а где и нету.
Заглядывала я в больные души,
нашептала слов в чужие уши;
в оголтелые глаза глядела,
ничегошеньки я в них не разглядела:
кому рубль, кому два, а кому надо
дом, дворец и сад с златой оградой.
Посмотрела, плюнула на это дело
и на родину родную полетела.
А на родине лебёдушки да утки,
серые дома, пустые шутки.
Разболелась телом, расхворалась:
о несбыточном каком-то размечталась:
полетела б я душой до того света,
но писала письма. Жду ответа.
Вольная вольница
по полю гуляла,
вольная вольница
что смогла, украла:
дом сгорел, в чужой нежданна.
Гуляй нищенкой, Иванна!
Ивановна, Иванна
в жизнь твою незвана
голяком припёрлась,
мочалочкой обтёрлась,
развалилась и лежу:
много ль деток нарожу?
Рожу, нарожаю
и век весь не узнаю
что такое вольница,
вольница-привольница —
то ли жизнь, то ли смерть,
и доколь её терпеть?
Смелая девочка, смелая
на белом свете жила,
смелая девочка, смелая
по острому лезвию шла.
Но шла так осторожно,
что понять было сложно:
боится упасть она что ли,
иль не в её это воли —
слезть с наточенного острия?
Шла безвольная я
по крайнему краю:
то ли болею, то ли не знаю,
что ждёт меня кто-то.
Кто ты, милый? Забота,
одна забота:
с высоты не свалиться.
Не упаду,
я успела влюбиться!
Не дружите со мной, не играйте,
и в друзья меня не добавляйте!
Потому как не ваше дело,
что мои пироги подгорели,
не накрашенная я сегодня
и хожу, как дура, в исподнем.
Не смотрите на меня, я плохая,
а с утра вся больная-пребольная,
злая, голодная, не поевши,
на бел свет глядеть не захотевши.
Не дружите со мной, не дружите!
Поскорей отсюда заберите,
увезите в края таёжные,
где избушки стоят молодёжные,
пацанятки гуляют скороспелые
и девки с топорами несмелые.
Я провокатор судеб,
я провокатор сердец!
Если меня осудят,
то добра больше нет,
нет добра на планете,
оно ушло навсегда,
потому что на свете,
лишь одна я чиста.
Нет меня чище, и это
не пустые слова:
видишь дыру в пространстве —
это и есть дела
все мои и поступки,
от которых так стынет кровь
у надзирателей. Шутка?
Мой нынче ответный ход!
Кто с ней был? Только море.
Кто с ней жил? Только лес,
да мистер Твистер, который
в старую книжку полез.
Мистер Твистер наденет
на бумагу перо
и сто точек наметит ………..
«Это её ремесло —
водить пером по бумаге,
расставляя на место слова.
И кто бы её ни гладил,
у неё болит голова.»
Кто с ней был? Только море.
Кто с ней жил? Только лес.
Шли поиски моей жизни.
Ты ищи! Я пишу полонез.
Посижу, погрущу, подумаю:
а вдруг я самая умная?
Но что-то со мной не махаются,
не ссорятся и не ругаются.
А посему понять невозможно:
загадочная я или сложная,
корявая или складная,
видная иль неприглядная?
Посижу, погрущу, подумаю,
думу такую надумаю:
как ни крути, ни верти,
а замуж зовут, так иди.
До чего же я мудра, однако!
Хотя … назовут разве браком
дело хорошее?
Нет, я всё-таки сложная!
Я скоро, конечно, стукну
по столу кулаком.
Всё что было со мною —
это лишь сон дурной.
Даже если любимая кошка
сегодня уже мертва,
я промолчу об этом,
потому что мои дела
никого не волнуют,
даже природу саму.
Спи моя кошка спокойно,
скоро и я усну.
Не подходи, я сегодня
очень серьёзно больна.
Боль от тебя. Боль от кошки.
Боль стучит кулаком. Не ушла.
Странное было дело —
жизнь на планете кипела,
кипела и не сдавалась.
Я в электричке мчалась
и думала: «Странное дело —
жизнь на планете кипела.
И кому это нужно,
чтобы мы жили дружно
и никогда не болели?»
В вагоне народную пели.
Да, странное было дело,
я никуда не успела,
а может быть, не хотела.
Так думала я, засыпая,
и век шёл какой — не знала.
Плакала девушка горькими слезами!
Мокрыми глазами, белыми словами
горю не поможешь, прошлое не сложишь.
«Ты меня не бросишь, ты меня не кинешь?»
Он уйдёт, не спросит, не кивнёт, не обнимет.
В его чёрную спину: «Вернёшься?» А он сгинет.
Он тебя не обманет, всё как было оставит:
твои девичьи слёзы под ноженьки себе бросит —
перешагнёт, растопчет. Он ничего не хочет.
Плакала девушка горькими слезами,
белыми губами шептала:
— Как больно, будто мама в детстве побила.
— А мать тебя также любила?
Пускай все думают,
что я умерла, неважно,
потому что кораблик бумажный
запускается молча.
Где те волки,
что перегрызли мне горло?
Я не смолкла,
мой голос — мои же руки,
которые пишут и пишут без скуки
эволюцию нашего мира!
Я б помирила полмира
своею бравадой.
Ах, о чем вы, о смерти?
Не надо.
Люблю я Ивана иль нет (гадаю)?
А сама на сносях и не знаю:
замуж ходить или нет?
И никто ведь не плюнет во след!
Вот если бы поплевали,
то сразу б мы поскакали
венчаться в сельский совет.
Так люблю я Ивашу иль нет?
Говорят, нынче модно одной.
Но ходит Иван холостой,
а значит, жених завидный,
и будет мне очень обидно,
если он женится на другой.
Тьфу, с ума меня свёл, дурной!
Эти мальчики, смотрящие устало
на мои молчащие уста.
Я сегодня что-то не сказала?