Умирал в больнице клоун,Старый клоун цирковой.На обманчивых уколахОн держался чуть живой.Знали няньки, сёстры знали,Знали мудрые врачи:Положенье безнадёжно,Хоть лечи, хоть не лечи!И, судьбой приговорённый,Сам артист, конечно, знал,Что теперь уже бессиленМедицинский персонал.Навестить его в палатуПриходили циркачи:Акробаты и жонглёры,Прыгуны и силачи.Приходили, улыбались,Лишь бы только правду скрыть.О житье-бытье негромкоНачинали говорить.Он встречал собратьев шуткой,Старой байкой ободрял —Не смешную клоунадуПеред ними он играл.И в последнее мгновенье,В скорбный миг прощальный свой,Он в палате вдруг увиделСвет арены цирковой.1970
Настроение
Безучастно ты смотрелаНа людское оживленье,И вино тебя не грелоВ час дурного настроенья.Незаметно, осторожноЯ твою погладил руку,Но при этом ты, возможно,Ощутила только скуку.Я сказал: «Давай не будемПовторять того, что было!»Глядя вслед каким-то людям,Ты сказала: «Я забыла…»В том ответе односложномЗахотел я разобраться, —Угрожающе-тревожнымОн не мог не показаться.Я спросил: «А что забыла?»Усмехнулась, помолчалаИ шепнула: «Как любила…» —«Так давай начнем сначала?»«Я любить тебя устала», —Ты ответила серьезно. —Для надежды веры мало,А для веры слишком поздно…»Все прошло, и все осталось.И ни слова про разлуку…И плечо плеча касалось,И рука искала руку.
Караван
Днем и ночью, все пескомШел верблюд, качал горбом.Он, верблюд, под седокомНе считал себя рабом.Шел верблюд, мотал губой,А за ним шагал другой.И на нем седок другойВ такт губе мотал ногой.Так, в движенье, как во сне,Каждый думал о своем;Седоки – о чайхане,А верблюды о своем…
Снежная баба
Месяц – декабрем зовут.Снег идет. Морозит слабо.Увлеченный снежной бабой,Я за городом живу.Я страдаю оттого,Что во сне все чаще вижуНос бессмысленный и рыжий —Цвет морковки у него.Над зрачками из углейДеревянные ресницы.Перед бабой-небылицейЯ ребенка не смелей.Кочерыжка, снега хруст,Угольки, щепа, мочало…Может, это все началоМне неведомых «искусств»?Только знаю, что в лесуБудет март и воздух слабый,И разлуку с этой бабойЯ легко перенесу.