Стихи о войне

* * *

Я в эмигрантский дом попал

В сочельник, в рождество.
Меня почти никто не знал,
Я мало знал кого.

Хозяин дома пригласил

Всех, кого мог созвать, —
Советский паспорт должен был
Он завтра получать.

Сам консул был. И, как ковчег,

Трещал японский дом:
Хозяин – русский человек, —
Последний рубль ребром.

Среди рождественских гостей,

Мужчин и старых дам,
Наверно, люди всех мастей
Со мной сидели там:

Тут был игрок, и спекулянт,

И продавец собак,
И просто рваный эмигрант,
Бедняга из бедняг.

Когда вино раз пять сквозь зал

Прошлось вдоль всех столов,
Хозяин очень тихо встал
И так стоял без слов.

В его руке бокал вина

Дрожал. И он дрожал:
– Россия, господа… Она…
До дна!.. – И зарыдал.

И я поверил вдруг ему,

Хотя, в конце концов,
Не знал, кто он и почему
Покинул край отцов.

Где он скитался тридцать лет,

Чем занимался он,
И справедливо или нет
Он был сейчас прощен?

Нет, я поверил не слезам, —

Кто ж не прольет слезы! —
А старым выцветшим глазам,
Где нет уже грозы,

Но, как обрывки облаков,

Грозы последний след,
Иных полей, иных снегов
Вдруг отразился свет;

Прохлада волжского песка,

И долгий крик с баржи,
Неумолимая тоска
По василькам во ржи.

По песне, петой где-то там,

Уже бог весть когда,
А все бредущей по пятам
В Харбин, в Шанхай, сюда.

Так плакать бы, закрыв лицо,

Да не избыть тоски,
Как обручальное кольцо,
Что уж не снять с руки.

Все было дальше, как всегда,

Стук вилок и ножей,
И даже слово «господа»
Не странно для ушей.

И сам хозяин, как ножом

Проткнувший грудь мою,
Стал снова просто стариком,
Всплакнувшим во хмелю.

Еще кругом был пир горой,

Но я сидел в углу,
И шла моя душа босой
По битому стеклу

К той женщине, что я видал

Всегда одну, одну,
К той женщине, что покидал
Я, как беглец страну,

Что недобра была со мной,

Любила ли – бог весть…

Но нету родины второй,
Одна лишь эта есть.

А может, просто судеб суд

Есть меж небес и вод,
И там свои законы чтут
И свой законов свод.

И на судейском том столе

Есть век любить закон
Ту женщину, на чьей земле
Ты для любви рожден.

И все на той земле не так,

То холод, то пурга…
За что ж ты любишь, а, земляк,
Березы да снега?

А в доме открывался бал;

Влетев во все углы,
За вальсом вальс уже скакал,
Цепляясь за столы.

Давно зарывший свой талант,

Наемник за сто иен,
Тапер был старый музыкант —
Комок из вспухших вен.

Ночь напролет сидел я с ним,

Лишь он мне мог помочь,
Твоим видением томим

Я был всю эту ночь.

Был дом чужой, и зал чужой,

Чужой и глупый бал,
А он всю ночь сидел со мной
И о тебе играл.

И, как изгнанник, слушал я,

Упав лицом на стол,
И видел дальние края
И пограничный столб.

И там, за ним, твое лицо

Опять, опять, опять…
Как обручальное кольцо,
Что уж с руки не снять.

Я знаю, ты меня сама

Пыталась удержать,
Но покаянного письма
Мне не с кем передать.

И, все равно, до стран чужих

Твой не дойдет ответ,
Я знаю, консулов твоих
Тут не было и нет.

Но если б ты смогла понять

Отчаянье мое,
Не откажись меня принять
Вновь в подданство твое.

1946