Стихи обо всем

Это я —
в середине весны, в твердой памяти,
          в трезвом уме,
через головы всех,
из сухого бумажного ада —
это я – так свободно —
к тебе обращаюсь,
к тебе,
от которого мне – ничего, кроме жажды, не надо.

3.

Потому что сейчас —
через почки и глыбы идя,
из-под почек и глыб – я сейчас так отчетливо
          знаю,
что из всех претендентов
ты – все ж таки выбрал – меня,
потому что я старше тебя и себя защищать
          не желаю.

4.

Это ты полстолетья спустя —
ты с меня соскребешь эту ложь
и возьмешь,
как тюльпан, как подростка, за мою лебединую
          шею.

Только что ж ты так долго,
так долго навстречу идешь,
только что ж это я —
так безропотно – ждать не умею.

5.

О, как тужатся почки в своем воспаленном гробу,
как бесстыже они напряглись, как набухли в мохнатых могилах —
чтобы сделать все то, чего я – не хочу, не могу,
не желаю, не буду,
не стану, не должен,
не в силах.

6.

Но зато я способен бесплатно тебе показать
(все равно ведь уже
          никуда не сдрыснуть и не деться),
как действительно надо – навстречу любви
          прорастать,
как действительно надо – всей жизнью —
          цвести и вертеться.

…За одну только ночь, в преждевременном
          взрыве листвы,
все так жадно рванулось – с цепи,
все так жарко – в цвету – пламенеет.
Вот и я —
отпускаю тебя – из прохладной своей пустоты,
потому что никто (даже я) на тебя этих прав —
          не имеет.

7.

И не важно, что, может быть, я
все, что есть у меня, – отпускаю.

Эта жизнь и могила – твоя.
Золотая она, золотая.

«Я душный воздух пил в советской школьной форме…»

Я душный воздух пил в советской школьной
          форме,
а через двадцать лет в июле шла гроза,
а я сидел и рвал – с тоской и c корнем
из наших писем наши имена.

Я с кровью рвал, что было между нами,
как сорняки, когда в руках – земля:
фиолетово-желтый воденников, васильковая
          мелкая Аля,
подзаборная Лена – и красного с черным
          тебя.

Я всех швырял – перед грозой, в июле,
без права переписки так сказать:
папу, мачеху, маму, Андрюшу, Полину
          и Юлю
(почему-то мне именно Юлю особенно
          страшно швырять).

Но я сказал сестре: – Не бойся, дорогая,
сестра моя и брат, я – уходящий в тьму,
всех тех, кто жил со мной, благословляю,
лиловым брюхом, синеглазым краем,
грозой, ползущей в письма и в листву.

Наоборот – сквозь сон прерывистый
          и лживый,
под стук мяча и визги во дворе —
я слышу всё: вы счастливы и живы,
и вы намерены жить долго на земле.

Но что же делать мне с обрывком
          и осколком,
с куском, изорванным в сиреневую мглу,
от Сени, мальчика, от моего ребенка:
–  … меня, и глупую любовь мою.

«Опять сентябрь, как будто лошадь дышит…»