С гуденьем пчел над лугом земляничным
Восторженным напевом мелодичным.
И дева та, что шла со мною рядом,
Серебряную арфу мне дала,
Струна на ней запела, как стрела,
И я запел о радости людской,
Но лица исказились от страданья.
Клянусь, о Патрик, бородой твоей,
Они рыдали! И один с тоской
Промолвил: “Нет печальнее созданья,
Чем этот смертный бард со странным взглядом!”
И вырвал арфу он из рук моих,
Пролил слезу над белою струной
И бросил прочь, в листву, где меж теней
Во тьме вода скопилась дождевая;
И прошептали все, над ней вздыхая:
“Покойся, арфа скорби, под луной,
Пока она меж звезд еще сияет!”
И вот в печали мы пришли туда,
Где в доме из лозы и глины красной
Дремал король, спокойный и прекрасный,
Рукою подбородок подпирая,
И жезл сверкал в другой его руке -
То алый блеск, то вспышка золотая,
То синий отсвет — словно налегке
Веселые резвились плясуны;
И юноши, и девы перед ним
Склонились и сквозь слезы умоляли,
И шепотом молитву повторяли,
И, наклоняясь, скипетр целовали.
И поднял скипетр он, и произнес:
“Веселье поит сумрак медом рос,
И полнит чашу ночи светом звезд,
И зёрна от дремоты пробуждает,
И рожки у козленка заостряет,
И раскрывает папоротник летом,
И красит перья птиц чудесным цветом,
И солнце неуклюжее качает,
И бег планет по кругу направляет:
Коль радости не станет на земле,
Погибнет все живое в этой мгле,
Застынут Небеса, Земля и Ад,
Как холм могильный, где герои спят,
Как летних мух морозы цепенят;
Так смейтесь же над Временем и Смертью,
Танцуйте все в веселой круговерти!
В сердцах людей огонь горел когда-то,
Шафранный свет восходов и закатов,
И серебристым отблеском луны
Мерцали человеческие сны;
Теперь сердца людей — сердца рабов,
Склонившихся под грозною судьбой;
У нас же нет закона и заботы
И тяжкой, изнурительной работы;
У нас же нет ни смерти, ни старенья,
Здесь праздник жизни, вечное цветенье,
Веселье — бог, и Бог для нас — веселье”.
И очи, что сквозь сон на нас глядели,
Опять сомкнулись, чтобы видеть сны,
Бутоном бледным меркнущей луны.
И в танце исступленном извиваясь,
Над Временем и Смертью насмехаясь,
Из лозяного странного чертога
Мы двинулись по сумрачным дорогам
Туда, где пена волн с росой слилась,
И смолкли все, у берега склонясь,
Нахмурившись, прогнав улыбки с лиц,
Потупив взоры радостные ниц,
Запели над мерцающей волной,
Ласкавшей берег острова блаженных:
“Да, Бог есть радость, радость совершенна!
А грешен тот, кто ведает печали,
Кого страшит теченье быстрых дней
И коршун Скорби — странник меж теней”.
Мы на ветру прибрежном танцевали,
Где розы расцветали под ногами,
Как метеоров трепетное пламя,
И наклонялись мы в движеньях танца
Над прихотливым сказочным узором,
И говорили, глядя влажным взором,
Слегка касаясь пурпурного глянца:
“Иные розы сыплют лепестки
На землю смерти, мрака и тоски;
Но здесь, где плещет светлая вода,
Не лягут на могилу никогда
Багряной нежной розы лепестки.
Ведь никогда к нам Смерть не приходила,
И не страшат нас старость и могила,
Не страшны нам теченье быстрых дней
И коршун Скорби — странник меж теней”.
Мы танцевали по недвижным чащам,
В цветенье лета вечного молчащим,
Но вот застыли, руки протянув
К огромному лесистому холму;
И все собрались трепетною стаей,
Высоко руки тонкие взметая,
И вновь запели голосом звенящим.
И в наших взорах отражался свет
Небесных звезд и белизна планет.
Мы пели так: “О, звезды небосвода,
В рубиновых ладьях над черной бездной,
Вам незнакомы радость и свобода,
Вас Бог смиряет скипетром железным
И держит вас железною уздой,
Вы все навеки скованы друг с другом
От века неподвижным звездным кругом,
Как пузыри в пруду под тяжким льдом;
А мы средь нестареющей земли
Свободны, как мерцающий прилив,
И нет у нас закона и заботы
И тяжкой, изнурительной работы,
И нам не страшны бег ночей и дней
И коршун Скорби — странник меж теней”.
О Патрик! Так провел я сотню лет,
Охотясь под лесною дикой сенью
За барсуком, за вепрем и оленем.
О Патрик! Так провел я сотню лет,
И ночью на песчаных побережьях,
Под небом, льющим тусклый звездный свет,
Метали копья мы, пока рассвет
Над сумеречным морем не забрезжит.
О Патрик! Так провел я сотню лет,
И мы ловили рыбу в лодках длинных:
Изогнутые шеей лебединой,
Украшены фигурами резными,
Несли ладьи нас над морской пучиной.
О Патрик! Так провел я сотню лет,
И Ниав нежная была моей женой;
А нынче мне осталось под луной
Лишь то, что ненавижу навсегда:
Пост и молитва.
Продолжай.
Да, да,
Мне суждено прожить остаток дней,
Скитаясь в мире смертных меж теней,
И двери в Рай не распахнутся мне.
Однажды я стоял у волн прибоя,
И пена, погрузившись в забытье,
Несла к земле разбитое копье
Того, кто не вернулся с поля боя.
Я взял его, и, видя пятна крови
На древке переломленном, рыдал
И фениев забытых вспоминал,
Как выступали мы на бой суровый,
И к торжеству, и к гибели готовы…
И Ниав юная неслышно подошла.
Не зная, что могло со мной случиться,
Она меня по имени звала,
Дрожала, как испуганная птица.
Мы поняли: былого не вернуть.
Коня мы разыскали на поляне
И оседлали, приготовясь в путь.
Я услыхал: “Его глаза туманит
Вся скорбь земли, все горести людские”.
И вновь открылись нам пути морские,
И вновь неслись копыта скакуна
По пурпурным мерцающим волнам,