Стихийное бедствие

Но, пройдя сквозь испытания, страдания и унижения, Ташковский твердо поверил, что сможет теперь писать не хуже, а может быть, лучше. Неожиданно для себя он получил новый, сильнейший творческий импульс. Артур понял, что жизнь слишком хрупка и скоротечна, а он так безжалостно и бездарно разбазаривал ее, тратил время на дешевых девок, липовых приятелей, которых сам же когда-то назвал друзьями своих денег. Раньше он не придавал этому особого значения. Но сейчас понял цену истинной дружбе и гордился тем, что нашел в себе силы одолеть собственную трусость.

И он уже твердо решил, что обязательно напишет книгу об этих событиях. И как можно быстрее. Ему всегда хотелось попробовать себя в публицистике. И вот она — тема, совсем рядом, живая, живее всех живых… Он расскажет читателям о горе и страданиях, которые несет с собой гражданская война. Не забудет о Максиме Богуше и о Юрии Ивановиче…

Ташковский скривился. Он внезапно вспомнил, как совсем недавно редакторы отговорили его писать роман о Великой Отечественной войне. Под предлогом, что его не будут читать. И он согласился, хотя давно мечтал написать подобную книгу. Конечно, предполагалось, что это будет очередной боевик. Но в нем он хотел рассказать о большой и чистой любви, о настоящей мужской дружбе, об искренних и честных отношениях, свойственных русскому человеку… Он был бы очень патриотичным и очень русским, этот роман. А в последние дни он с особой остротой почувствовал, что значат для него слова «родина» и «Россия». И по-настоящему, на собственной шкуре испытал, как плохо оказаться вне России… Да, несомненно, он смог бы написать роман о войне. Да так, что его бы рвали из рук. Но в очередной раз не захотел спорить, терять время на убеждение, словом, опять прогнулся, пошел на поводу коммерческих интересов издательства.

Но в своей новой книге он скажет обо всем, о чем не мог сказать в прежних романах. Ему плевать на коммерческие интересы. Он готов издать книгу за счет собственных средств. Он может себе позволить рассказать о дорогих его сердцу людях. И прежде всего о женщинах. О Ксении и Анюте. Его всегда интересовала и волновала тема: женщина на войне.

О себе же он напишет совсем немного. Или не напишет совсем. Что он, собственно, сделал, кроме того, что из-за его глупого выпендрежа с оружием арестовали Максима, а его самого покалечили? Это вызвало череду неприятностей, которые едва не привели к гибели Максима, Ксении, Анюты… Если б он был чуть осмотрительнее и честнее с друзьями, они бы не потеряли Джузеппе… Ташковский вздохнул.

Нет, он навсегда избавится от ложного пафоса, никчемных восхвалений. Книга должна получиться по-настоящему хорошей.

— Знаете, Ксения, я хочу написать книгу о том, как мы попали в эту заварушку, — решил он обнародовать свои планы. Что ни говори, она в силу своей профессии и склада ума была ему ближе по восприятию и реакции на происходящие события. — Я даже придумал название — «Гнев скорпиона».

— «Гнев скорпиона»? Почему так дешево? — удивилась Ксения. — Меня, например, всегда отталкивают подобные названия. Они рассчитаны на нетребовательный вкус и низкий уровень мышления. К тому же совершенно не запоминаются.

— Я все прекрасно понимаю. Когда я только начинал издаваться, редактор строго предупредила: чтоб в названиях романов не встречались слова «любовь» и «смерть». После подробного инструктажа выхожу я из редакции, смотрю, на лотке дешевая книжонка. Не помню имени автора, издана то ли в Перми, то ли в Воронеже. И название, представьте себе, «Любовь с привкусом смерти». Я хохотал до слез, чем изрядно удивил продавца. Потом купил эту книжонку, чем удивил его больше. Оказывается, автор был его приятелем, и парень торговал по дружбе. Но за полгода не продал ни одной книжки. Правда, узнал меня; тогда уже вовсю рекламировали мой «Капкан для недоноска», — и попросил разрешения говорить читателям, что эта книга — из тех, что покупает сам Ташковский. — Он вздохнул и печально посмотрел на Ксению. — Когда мы соглашаемся выдавать по восемь — десять книг в год, о творчестве приходится забывать. Ты попадаешь в поток, а книга превращается в набор штампованных деталей на конвейере. А каждая такая книга — очередной гвоздь в крышку гроба, в котором ты хоронишь свой талант. Я это познал на собственном опыте…

— Мы с вами схожи, — вздохнула Ксения. — Но вы надеетесь написать и издать свою книгу, а я вот не уверена, пройдет ли мой фильм на телеканале.

Токанов как раз один из его основных акционеров…

Думаю, начальство не рискнет.

— Но контрольный пакет акций «Русского никеля» сейчас у правительства, — возразил Ташковский. — Не думаю, что ваш Токанов станет бодаться с государством.

— Если фильм получится и его удастся протащить на экраны, Токанову придется расстаться со многим, — покачала головой Ксения. — Возможно, со свободой. Но я не верю, что его посадят надолго.

Скорее всего, заставят поделиться с государством, а потом позволят укрыться за границей, где у него наверняка припасено этак с пару миллиардов долларов на черный день.