Стихийное бедствие

И когда испытания все же наступили, он расправил плечи и послал Нураева к черту, пожелав ему оказаться там поскорее. И сейчас, лежа на кровати, он слушал, как за стенами тюрьмы творится нечто, похожее на ад, и с удивлением думал о том, что ничего не боится. Даже умереть… Потому что самое страшное — дикую боль и унижение — он уже пережил. И еще он чувствовал гордость за то, что смог найти в себе силы и плюнуть в лицо Нураеву прежде, чем потерял сознание.

Когда он наконец пришел в себя, то обнаружил, что лежит в чистой постели с забинтованными руками. Ташковский не знал, что произошло, и не понимал, почему не может встать. Он сделал несколько попыток приподняться, но неудачно, и сосредоточился на том новом ощущении, которое, кажется, испытывал впервые в жизни. Прошло совсем немного времени с того момента, как он понял, что должен избавиться от образа бесстрашного рыцаря, работающего на потребу толпы, когда он ради ее прихотей был вынужден ломать себя и казаться тем, кем никогда не был и не хотел казаться.

— Господи, теперь я никогда не буду бояться, — шептал он разбитыми губами и свято в это верил.

Ведь он пережил такое, что и в дурном сне не может присниться. А он, Артур Ташковский, не только пережил, но и остался человеком и впервые понял, что по-настоящему собой гордится…

Но когда начался артиллерийский обстрел, он все же испугался — не смог подавить естественную реакцию своего тела, и страх вернулся к нему вместе с мыслью о том, что бетонный потолок над ним вот-вот рухнет и очередной снаряд сметет только что обретенное им мужество.

Отверстие, которое они с таким трудом слегка расширили, было слишком узким даже для Ксении.

Максим отступил от стены, чтобы прикинуть, как действовать дальше, и только теперь осознал, что интенсивный обстрел бывшего здания КГБ и подземные толчки прекратились почти одновременно.

И хотя стрельба продолжалась, но передвинулась дальше, в северную часть города.

Он посмотрел на Ксению. Прикрыв глаза, она отдыхала, привалившись к стене. Волосы покрывал густой слой пыли вперемешку с цементом. Руки — грязные, с обломанными ногтями, все в царапинах и ссадинах. Максим понимал, что она сейчас испытывает. Его пальцы тоже кровоточили и болели, словно по ним прошлись крупным наждаком. И еще оба умирали от жажды. Ксения то и дело проводила языком по пересохшим губам, и сердце Максима болезненно сжалось. Всего несколько часов назад он ни о чем другом и не помышлял, как примерно наказать ее, заставить страдать не меньше, чем он, когда обнаружил, что его провели, как сопливого мальчишку. Но все обиды словно ветром сдуло, стоило увидеть ее лицо, склонившееся к нему, услышать ее голос… Он потряс головой. Его нынешнее состояние было сродни контузии: в голове шумело, ноги подкашивались, но все-таки оно было Несравненно лучше предыдущего. И это само по себе было неплохим знаком.

Ксения открыла глаза и улыбнулась Максиму. Он улыбнулся в ответ и, вставив самодельный лом в проделанную ими дыру, повернул его. Кладка слегка поддалась. Ксения встала рядом, и теперь они уже вдвоем принялись за работу, используя ломы, как рычаг. Что-то должно было сломаться — лом, стена, а может, и они сами. Но Максим надеялся, что первой все-таки не устоит стена.

Металлическая труба от кровати стала сгибаться, но Максим продолжал давить. Внезапно раздался скрежет, что-то поддалось, и Ксения, а следом за ней Максим очутились на полу. Клубы пыли поднялись в воздух. Они закашлялись, замахали руками, чтобы разогнать их. И увидели солнечный луч. Он шел из отверстия, которое они только что проделали в стене.

Максим встал на колени и заглянул в дыру. Он предполагал, что увидит соседнюю камеру, и надеялся, что та окажется незапертой. Хотя в душе понимал, что шансы на подобное везение равны нулю.

К своему удивлению, сквозь отверстие он увидел часть площади и какие-то развалины.

Снаряд, поразивший здание, разрушил соседнюю камеру, и только благодаря тому, что в прежние времена строили на века, они с Ксенией не отправились к праотцам.

Ксения легко проскользнула в отверстие. Максим протиснулся с трудом, заработав еще несколько царапин. По другую сторону дыры он едва нашел место, куда поставить ногу. Ксения закрепилась на узкой кирпичной полоске и, держась руками за выступ стены, растерянно оглядывалась по сторонам. Пол камеры обрушился целиком, и под ними был первый этаж, который находился сейчас под открытым небом. Снизу на них смотрели чьи-то удивленные глаза, но их обладатель скрывался под кучей щебенки и раздробленного кирпича, и, судя по судорожно перекошенному рту и застывшей на лице жуткой гримасе, бедолага был давно уже мертв.