На зубах обнажившихся рифов, и мы,
Тяжко дыша в сладострастии тьмы,
Не спрашиваем, было ли оно золотым,
Найденное вновь руно.
Но вопрос — не заданный нами вопрос —
Растягивается цепью исканий: мы
Слепо зреем во тьме тишины,
Ища крупицы самих себя,
И потом, в неизбывных муках пройдя
Сквозь судороги, сквозь боль,
Сквозь крик, сквозь кровавый звериный вой,
Навек проклявший любовь,
Мы, отринутая плотью плоть,
Комочки, вырванные судьбой
Из живительной темноты,
Должны, страдая и мучась, плыть
В океане времен, чтобы стать собой —
Маяком, пославшим единственный луч,
Тут же проглоченный тьмой,
Миражем, на миг озарившим ночь
И распавшимся в тишине.
Откати камень — взблеснет плетенье
Серебристых линий. Взрасти и омой
Колосья в капели осенних ливней
И жди, как Лазарь, в пещере глухой,
Чтоб рассвет развеял смертельный саван.
Час уснувших семян,
Час распавшихся снов,
Обнаженных древесных колец,
Хранящих застывшее время,
И распахнутого дупла — чтобы плод
Не распался в остывшей тьме.
Озари первозданную тьму, разожги
Древний огонь в очаге, воскури
Ароматом масла, соли, сурьмы
И слушай, что скажут о мире
Эти мрачные предки судьбы.
Я говорю капелью дождей,
Шорохом первых ростков,
Звоном зерна па токах,
Бликами огня на воде
И шелестом летнего ветра,
Пасущего стада облаков;
Я говорю рокотом волн,
Шепотом соломенных крыш
И венозными руками пришельца,
Открывающего крышу, как дверь;
Я дожидаюсь дождя,
Всхожу в перегное полей
И вхожу в распаленный мир
Пыльцой на крыльях ветров.
Я дожидался огня,
Вздымался золой полей
И тяжелым желтым зерном
Звенел в узловатых руках
В такт
Деревянным браслетам,
Сворачиваясь кольцами лет
Древесины, чье терпкое тело
Полнеет, вбирая в себя
Деревенеющий мир,
Окольцованный тяжкой цепью
Из звеньев мгновений — они
Распадаются в немой тишине
Темной древесной утробы —
Плач, пустота, рост.
Он ширил круги — всеобъемлющий ум
Над бездонным безмолвием волн,
Он летел, прорезая безбрежную тьму
Белым немым лучом
Челнока, который соткет полотно
Пространства... Отринутый утлым челном,
Вспорхнув с молитвенно сложенных рук,
Он летит — узнать, что несет им рок
И свершен ли священный Завет.
Он летит — посланец прощенных навек
Обломков сметенного мира, гонец,
Промеряющий схлынувший Гнев...
Он летел в паутинном плетенье огней
Намечаемых им же небес
И, как путник ткет к роднику свой путь,
Ткал временную нить.
И, раскинув крыла — серебристый шатер
Над синеющей бездной тьмы, —
Он — да во веки веков не сотрет
Время следы волны! —
Оставил в памяти грядущих лет
Принесенную на челн ветвь.
Стрела, стремительный парус ладьи,
Серебристый туман мечты,
Лучик, взрезающий на пути
Немую черную стынь,
Челнок, ткущий над черной волной
Воздушное полотно.
Он видит: Гнев, схоронивший жизнь
В мертвом разливе волн,
Схлынул — и высятся рубежи
Новых, прощенных времен.
Но в третий раз он вернуться не смог—
Лепесток на скрещении мощных ветров,
Снова сходящихся в общий поток
Над потопом предвечного Слова.
Круг,
Окаймленный кровью комет,
Гигантский, расчищенный цаплями цирк,
По которому кружат планеты.
Завеса
Свинцовых туч,
И сквозь тучи — расплав серебра,
Прожигающий дымку тумана...
Или это озеро утром?
Утром озерный зрачок
Озаряют ресницы лучей,
И озеро
Все прощает,
Потому что равнина издревле
Впитывала влагу лучей и отравленный сок тростника
И пенье пастушеской флейты... А теперь вот опять плывет
По крылу перелетной птицы,
И орел на посту—
Кактус.