День стоял о пяти головах. Сплошные пять сутокЯ, сжимаясь, гордился пространством за то, что росло на дрожжах.Сон был больше, чем слух, слух был старше, чем сон, – слитен, чуток,А за нами неслись большаки на ямщицких вожжах.День стоял о пяти головах, и, чумея от пляса,Ехала конная, пешая шла черноверхая масса —Расширеньем аорты могущества в белых ночах – нет, в ножах —Глаз превращался в хвойное мясо.На вершок бы мне синего моря, на игольное только ушко!Чтобы двойка конвойного времени парусами неслась хорошо.Сухомятная русская сказка, деревянная ложка, ау!Где вы, трое славных ребят из железных ворот ГПУ?Чтобы Пушкина чудный товар не пошел по рукам дармоедов,Грамотеет в шинелях с наганами племя пушкиноведов —Молодые любители белозубых стишков.На вершок бы мне синего моря, на игольное только ушко!Поезд шел на Урал. В раскрытые рты намГоворящий Чапаев с картины скакал звуковой…За бревенчатым тылом, на ленте простыннойУтонуть и вскочить на коня своего!Апрель – май 1935
Кама
1
Как на Каме-реке глазу тёмно, когдаНа дубовых коленях стоят города.В паутину рядясь, борода к бороде,Жгучий ельник бежит, молодея, в воде.Упиралась вода в сто четыре весла —Вверх и вниз на Казань и на Чердынь несла.Так я плыл по реке с занавеской в окне,С занавеской в окне, с головою в огне.А со мною жена пять ночей не спала,Пять ночей не спала, трех конвойных везла.
2
Как на Каме-реке глазу тёмно, когдаНа дубовых коленях стоят города.В паутину рядясь, борода к бороде,Жгучий ельник бежит, молодея, в воде.Упиралась вода в сто четыре весла,Вверх и вниз на Казань и на Чердынь несла.Чернолюдьем велик, мелколесьем сожженПулеметно-бревенчатой стаи разгон.На Тоболе кричат. Обь стоит на плоту.И речная верста поднялась в высоту.
3
Я смотрел, отдаляясь, на хвойный восток,Полноводная Кама неслась на буек.И хотелось бы гору с костром отслоить,Да едва успеваешь леса посолить.И хотелось бы тут же вселиться, пойми,В долговечный Урал, населенный людьми,И хотелось бы эту безумную гладьВ долгополой шинели беречь, охранять.Апрель – май 1935