Стихотворения

* * *

Хомяк упрятался в нору,
не выползая пить.

Неволя прянула на Русь,

ей вольницей не быть.

Не быть оплеванной Хуле

хорошею Хвалой.

Не течь замученной Суле

хохочущей струей.

Уплыли мертвые тела

в болотное окно.

Двина болотом потекла…

Отныне — всё одно,
деяньям и добра и зла —
всему один исход…

В болоте бредит Изяслав

с прорубленным виском.

Под князем движется трава,

большой болотный наст.

— Побила хилая Литва

твою дружину, князь.
Не посылать тебе крестьян
за лыковой корой,
волчицы ходят по костям,
вылизывая кровь, —

             двадцатилетний князь твердит

             в болоте за леском,
             без братьев, без добра,
                                     один,
             с прорубленным виском.

* * *

Копья поют на Дунае…

Над Путивлем Солнце-радость

велико,
а светит слабо.

На валу,

         ограде града,
плачет лада Ярославна.

Плачет, голос поднимая,

до рассвета цвета ситца:
       — Полечу я по Дунаю
       бесприютною зегзицей.
       Рано, рано
                   на Дунае
       омочу рукав бобровый,
       князю раны вспеленаю,
       ототру
             от крови
                       брови.

Над Путивлем ветер стылый

носит запах сечи душной.
Плачет лада:
       — О Ветрило,
       Отчего враждебно дуешь?
       Отчего,
               о Ветр-Ветрило,
       добродушный и обширный,
       мечешь на воздушных крыльях
       стрелы
               в русскую дружину?
       Мало ли тебе,
                       бездомный,
       облака пинать по югу,
       мало на море студеном
       корабли волной баюкать?
       Мало вырывать посевы,
       дыбить мех
                   лесному зверю?
       Отчего ж мое веселье
       по ковыль-траве
                         развеял?

Над Путивлем Солнце-радость

велико,
а светит слабо.

На валу,

       ограде града,
плачет лада Ярославна,
плачет лада,
             стоном стонет,
Солнцу слабому грозится:
       — Полечу к тебе я, Солнце,
       бесприютною зегзицей.
       Отчего в безводном поле,
       жар-лучи
                 кидая наземь,
       пропитало потной солью
       ты дружину мужа-князя?
       Отчего тугие луки
       ты им, Солнце,
                       раскачало,
покоробило им тугой
камышовые колчаны?

Над Путивлем красны тучи,

будто Игоревы раны.
Поднимая голос круче,
плачет лада Ярославна:
— О могучий Днепр Славутич!
Расколол ты горы-камни,
Святославовы онучи
с Кобяковы сапогами
ты столкнул…
               О господине!
Прилелей мне мужа завтра.
Не хочу
         покрытым тиной,
а хочу
       живым,
               глазастым.

* * *

По добру дерево листву сронило.
Погасли вечером зори.

Разве

       спрашивает
страх?
Двадцать стражников
у костра.
Двадцать стражников
и Кончак.
И у каждого
колчан.
Круп коняги в жару
груб,
двадцать стражников
жрут
круп,
и прихлебывают
                 кумыс
половчане —
             палач к палачу, —
и похлопывают —
                   кормись! —
князя Игоря по плечу.
Но у князя дрожит
                     нога,
князь сегодня бежит,
                       но как?
Разве спрашивает
                   страх?
Двадцать стражников
у костра.
Раскорячен сучок
                   в костре.
Что колчан,
             то пучок
стрел.
Что ни стражник, то глаз
                           кос —
помясистей украсть
кость.
Что ни рот — на одну
                       мысль:
поядреней хлебнуть
кумыс.

Двадцать стражников.

Ночь.
И у каждого
нож.

* * *