Стихотворения

Еще не вскрыты эти маски,
ямбические у пеана,
рождаемы, как желудь, в каске,
в фасетах глаз у Океана,

у ритмика, живущий в Мире,
с огнем, и пеплом в виде пальмы,
он может сжать рукой мира́жи,
и из людей польются капли.

Двуноги птицы! а не твари,
и их витки между ногами,
с ключами в щель от двери к двери, —
кто претендент на монологи?

Я знаю, лишняя победа
над временем у гравитаций,
и будут рушить вашу правду,
я буду рисовать гравюры,

как мисты, невидимки с ролью
танцующею, или — втулки?
и если вас возьмут за горло,
я выберу из шеи дудки,

и, финалист летучей шхуны,
в плаще из линз над берегами,
и будут рушить ваши шкуры,
я высушу их на пергамент.

Не речи! — выбритые тоги
рифмованных от носа к носу,
и всех кифар и эдов торги
в постскриптум к этому анонсу.

Какопакриды [2]

Весь Рим бежит, и шаг широк,
их рот — распахнутый до щек,
махнув рукой на позы Трех,
я указал на грим дорог.

Я говорю, открыт Закат,
я вижу жест бегущих спин,
от этой гибели за так
остались щеточки от псин.

По воздуху, и греблей же, —
и как миллионы крыс в аду,
лишь с онемелых грабежей
идёт огонь и дует дух.

Руины ширятся с ногтей,
солдаты падают в строю,
и в руконогой быстроте
один стою я и — смотрю.

Дистих

I
Ты занавеска радужная, до ног,
с тимпанами, и зал, и угль,
из юности, а я гунн,
свод музыки, а я глух.

Я знаю их язык, мим,
но робкая, а мой мах смел,
их ярок взор, цветной грим,
мозаика, я черно-бел.

Носилки в Рим! где Зевс и фриз,
и много губ фруктовых, и момент,
поймётся ль логос их чаш, фраз,
уймётся ль мир твой, обо мне?

Отхлынется, уйдут они в рок,
лишь в фотокопиях кружки глаз,
и вздрогнется, что всё в нас вдруг,
когда настанет время: нет нас.

Ты жимолость, а я у Мома торс,
у Тибра я стою без стен,
опомнится, ты некто, я ни кто,
что жил-были, ты ветр, я сеть.

II
Что живы ли, ты ветр, я сеть,
опомнится, ты некто, я никто,
у Тибра я стою без стен,
ты жимолость, а я торс.

И вот настанет это «нет нас»,
и вздрогнется, что всё в нас вдруг,
лишь в фотокопиях кружки глаз,
отхлынется, уйдут друзья рук.

Уймётся ль яд твой обо мне,
поймётся ль пена их чаш, фраз,
и много губ фруктовых и монет,
носилки в Рим, где Зевс и фриз?

Мозаика, я черно-бел,
их пылок вид, цветной грим,
ты с робостью, а мой мех смел,
я знаю их язык, мим.

Свет музыки, а я глух,
ты с юностью, а я гунн
с тимпанами, где соль и угль!
ты, занавеска радостная до ног.

«Если, — то что будут делать тюльпаны…»