Стихотворения

Современная, или, точнее, подлинно современная, поэзия стремится скорее к открытию природного в человеке, чем человеческого в природе. Это в высшей степени присуще и поэзии Николая Рубцова, хотя она и не лишена моментов очеловечивания природы.

В истории русской и мировой поэзии есть бессчетное количество стихотворений, в которых предстает глубоко очеловеченный образ осени. В стихах Рубцова соотношение как бы перевернуто:

...Я с поникшей головою,

Как выраженье осени живое',

Проникнутый тоской ее и дружбой,

По косогорам родины брожу...

Или возьмем стихотворение «Ферапонтово»:

В потемневших лучах горизонта Я смотрел на окрестности те,

Где узрела душа Ферапонта Что-то Божье в земной красоте.

И однажды возникло из грезы,

Из молящейся этой души,

Как трава, как вода, как березы,

Диво дивное в русской глуши!..

Традиционно как раз обратное сопоставление: «творчество» природы сравнивается с человеческим. Здесь же высшее проявление человеческих возможностей «возникло» подобно тому, как возникали трава, вода, березы.

Но это только одна сторона дела.

В поэзии Николая Рубцова природа нераздельна с жизнью и историей народа. В каком-то смысле это же можно сказать о творчестве многих поэтов. Но у Рубцова — и в этом один из главных источников силы и своеобразие его поэзии — природа и история народа нередко словно сливаются, даже отождествляются, и их единство предстает для поэта как своего рода идеал.

В широко известном стихотворении поэт говорит:

Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны... — и в той же строфе словно уточняет:

Я буду скакать по следам миновавших времен...

Холмы отчизны — это как бы и есть следы миновавших времен, следы истории народа. В стихотворении «О Московском Кремле» читаем:

В твоей судьбе — о русская земля! —

В твоей глуши с лесами и холмами,

Где смутной грустью веет старина,

Где было все: смиренье и гордыня —

Навек слышна, навек озарена,

Утверждена московская твердыня!

«Старина», история существует непосредственно в лесах и холмах, из которых словно сама собой возникла и утвердилась твердыня Кремля.

Точно так же в стихах «Привет, Россия...»:

...Весь простор, небесный и земной,

Дышал в оконце счастьем и покоем,

И достославной веял стариной,

И ликовал под ливнями и зноем!..

И в стихах «Выпал снег, и все забылось...» оказывается, что снегом —

Красотою древнерусской Обновился городок.

Все это может быть понято как некое отрицание сказанного выше: поэт все-таки очеловечивает природу, внося в нее исторический смысл. Дело в том, однако, что в поэтическом мире Николая Рубцова именно сама природа предстает как необходимый исток и основа истории, как естественно порождающая бытие народа почва. И именно этим, по убеждению поэта, живет человек, именно это надо постоянно помнить и сознавать. Только в единстве со своим народом и его тысячелетней историей человек обретает действительное единство с природой — таков сквозной смысл поэзии Николая Рубцова. Лишенный народного сознания и исторической памяти, оказавшийся в одиночестве человек неизбежно ощущает вдруг чуждость и враждебность природы. Это с проникновенной силой воплощено в стихах Николая Рубцова «Осенние этюды»:

...От всех чудес всемирного потопа Досталось нам безбрежное болото,

На сотни верст усеянное клюквой,

Овеянное сказками и былью

Прошедших здесь крестьянских поколений...

Таким образом, даже болото нерасторжимо связано с народным бытием. Но вот человек остался один на один с этим болотом, и его оставили историческое сознание и память:

Зовешь, зовешь... Никто не отзовется...

И вдруг уснет могучее сознанье,

И вдруг уснут мучительные страсти,

Исчезнет даже память о тебе...

Только поначалу это состояние воспринимается как желанная свобода:

«Как хорошо! — я думал. — Как прекрасно!»

И вздрогнул вдруг, как будто пробудился, Услышав странный посторонний звук.

Змея! Да, да! Болотная гадюка За мной все это время наблюдала И все ждала, шипя и извиваясь...

Мираж пропал. Я весь похолодел.

И прочь пошел, дрожа от омерзенья...

Но в этот миг, как туча, над болотом Взлетели с криком яростные птицы.

Они так низко начали кружиться Над головой моею одинокой.

Что стало мне опять не по себе...

...И понял я, что это не случайно,

Что весь на свете ужас и отрава Тебя тотчас открыто окружают,

Когда увидят вдруг, что ты один...

Та же в общем и целом мысль в замечательном стихотворении «Вечернее происшествие». Нельзя не ска зать в связи с ним, что Николай Рубцов поистине обожал лошадей. Редкостная встреча с лошадью, тянущей телегу по московской улице, вызвала в нем однажды настоящий восторг. Но вот совсем другое ощущение:

Мне лошадь встретилась в кустах.

И вздрогнул я. А было поздно...

В любой воде таился страх,

В любом сарае сенокосном...

Зачем она в такой глуши Явилась мне в такую пору?

Мы были две живых души,

Но неспособных к разговору.

Мы были разных два лица,

Хотя имели по два глаза.

Мы жутко так, не до конца,

Переглянулись по два раза.

И я спешил — признаюсь вам —

С одною мыслью к домочадцам:

Что лучше разным существам В местах тревожных — не встречаться!