Стихотворения

Благодарю тебя за присланную пригоршню лесных орехов:[280] мне бы хотелось каждый день получать на десерт полную корзинку за два пенса. — Хорошо бы превратиться в неземных хрюшек, чтобы на воле поедать духовные желуди — или же просто стать белками и питаться лесными орехами, ибо белки те же самые воздушные хрюшки, а лесной орех все равно что поднебесный желудь. Относительно крепких орешков, которые стоят того, чтобы их раскусить, то сказать я могу только вот что: там, где легко можно извлечь множество восхитительных образов, главное — простота. Первый сонет лучше благодаря первой строке и «стреле, сбитой со следа своей рогатой пищей»,[281] только к двум-трем словам я могу придраться, так как у меня самого было немного оснований избегать их, словно зыбучих песков, — во втором сонете слишком привычны определения «нежный и верный».[282]

Нам надо покончить с этим и не поддаваться подобным соблазнам. — Могут сказать, что мы должны читать наших современников — что нам следует воздавать должное Вордсворту и прочим. Но ради нескольких прекрасных отрывков, исполненный воображения или рисующих самые привычные для нас картины, могут ли нас заманить в ловушку некоей определенной философии, порожденной причудами эготиста?[283] Каждый мыслит по-своему, но далеко не каждый высиживает свои размышления и чванится ими, а потом становится фальшивомонетчиком и обманывает сам себя. Многие в состоянии добраться до самого края небес[284] — и однако им недостает уверенности, чтобы перенести на бумагу увиденное краешком глаза. С равным успехом пропутешествует в небесные края и Санчо.[285] Нам ненавистна поэзия, которая действует на нас откровенным принуждением — а в случае нашего несогласия словно бы засовывает руки в карманы штанов. Поэзия должна быть великой и ненавязчивой, и проникать в душу, трогая и изумляя ее не собой, а своим предметом. — Как прекрасны уединенные цветы! и как померкла бы их красота, если бы они столпились на столбовой дороге, выкрикивая: «Восхищайтесь мной — я фиалка! Обожайте меня — я первоцвет!». Современные поэты в отличие от елизаветинцев грешат как раз этим. Каждый из них похож на ганноверского курфюрста,[286] правящего своим крошечным государством: ему наперечет известно, сколько соломинок сметают по утрам с мостовых во всех его владениях; он места себе не находит, силясь заставить всех верноподданных домашних хозяек начищать свои медные кастрюли до блеска. Древние повелевали громадными империями, об отдаленных провинциях знали лишь понаслышке и даже не удостаивали их своим посещением. Я с этим покончу. Я ничего не хочу больше знать о Вордсворте, ни о Хенте в особенности. Зачем принадлежать к племени Манассии, когда можно выступать вместе с Исавом?[287] Зачем идти против рожна,[288] когда можно шествовать по розам? Зачем быть совами, если можно быть орлами? Зачем гоняться за «остроглазыми вертихвостками»,[289] когда нам открыты «раздумья херувима»?[290] Зачем нам вордсвортовский «Мэтью с веткой кислицы в руке»,[291] когда у нас есть «Жак под дубом»?[292] Разгадка «кислицы» мелькнет у тебя в голове прежде, чем я напишу эти строки. Несколько лет тому назад старик Мэтью перебросился с нашим поэтом парой слов — и теперь, поскольку ему случилось во время вечерней прогулки вообразить себе фигуру старика, он должен запечатлеть ее черным по белому, тем самым сделав ее для нас священной. Я не намерен отрицать ни величия Вордсворта, ни заслуг Хента; я хочу только сказать, что величие и заслуги не должны досаждать нам, что они могут представать незапятнанными и неназойливыми. Дайте нам старых поэтов и Робина Гуда. Твое письмо с сонетами доставило мне больше удовольствия, чем могла бы доставить четвертая книга «Чайльд Гарольда»[293] и чьи угодно «Жизнь и мнения...»,[294] вместе взятые. В обмен на твою горсточку лесных орехов я собрал несколько сережек — надеюсь, они тебе приглянутся.

ДЖ. Г. Р. В ОТВЕТ НА ЕГО СОНЕТЫ О РОБИНЕ ГУДЕ

О, тех дней простыл и след...[295]

Надеюсь, это тебе понравится. Во всяком случае, эти стихи написаны в духе старинной вольницы. А вот строки о «Деве Моря»:

Души бардов, ныне сущих...[296]

Я непременно зайду к тебе завтра в четыре, и мы с тобой отправимся вместе, ибо не годится быть чужаком в Стране Клавикордов. Надеюсь также, что скоро ты получишь мою вторую книгу.[297] В уповании, что сии каракули доставят тебе сегодня вечером хоть капельку развлечения — остаюсь пишущим на пригорке

твоим искренним другом и сотоварищем по стихоплетству

Джон Китс.

10. ДЖОНУ ГАМИЛЬТОНУ РЕЙНОЛДСУ

19 февраля 1818 г. Хэмпстед

Дорогой Рейнолдс,