Стихотворения

Мой милый Рейнолдс! Вечером, в постели,
Когда я засыпал, ко мне слетели
Воспоминанья; дикий, странный рой
Порой смешных, пугающих порой
5 Видений, — все, что несоединимо:
Взгляд ведьмы над устами херувима;
Вольтер[317]

в броне и шлеме, со щитом;Царь Александр[318] в колпаке ночном;
У зеркала Сократ[319] в подтяжках длинных;
10 И Хэзлитт у мисс Эджворт[320] на крестинах;
И Юний Брут,[321] под мухою чуть-чуть,
Уверенно держащий в Сохо[322] путь.

Кто избежал подобных встреч? Возможно,

Какой-нибудь счастливец бестревожный,
15 Кому! в окно не всовывался бес
И в спальню хвост русалочий не лез;
Кому мерещатся повсюду арфы
Эоловы, венки, букеты, шарфы
И прочие отрадные тона.
20 Но жизнь грубей — и требует она
Все новых жертв; взлетает нож, как птица,
В руке жреца, и белая телица
Мычит, изнемогая от тоски;
И, заглушая все, визжат рожки,
25 Творятся возлиянья торопливо;
Из-за зеленых гор на гладь залива
Выходит белый парус; мореход
Бросает якорь в лоно светлых вод,
И гимн плывет над морем и над сушей.

30 Теперь о чудном Озере послушай!

Там Замок Очарованный[323] стоит,
До половины стен листвою скрыт,
Еще дрожащей от меча Урганды...[324]
О, если б Феба точные команды
35 Тот Замок описать мне помогли
И друга средь недуга развлекли!

Он может показаться чем угодно —

Жилищем Мерлина, скалой бесплодной
Иль призраком; взгляни на островки
40 Озерные — и эти ручейки
Проворные, что кажутся живыми,
К любви и ненависти не глухими, —
И гору, что похожа на курган,
Где спящий похоронен великан.

45 Часть замка, вместе с Троном чародейским,

Построена была Волхвом халдейским;
Другая часть — спустя две тыщи лет —
Бароном, исполняющим обет;
Одна из башен — кающейся тяжко
50 Лапландской Ведьмой, ставшею монашкой;
И много здесь не названных частей,
Построенных под стоны всех чертей.

И кажется, что двери замка сами

Умеют растворяться пред гостями;
55 Что створки ставен и замки дверей
Знакомы с пальчиками нежных фей;
И окна светятся голубовато,
Как будто край небес после заката
Иль взор завороженных женских глаз,
60 Когда звучит о старине рассказ.

Глянь! из туманной дали вырастая,

Плывет сюда галера золотая!
Три ряда весел, поднимаясь в лад,
Ее бесшумно к берегу стремят;
65 Вот в тень скалы она вошла — и скрылась;
Труба пропела, — эхо прокатилось
Над Озером; испуганный пастух,
Забыв овец, помчался во весь дух
В деревню; но рассказ его о «чарах»
70 Не поразил ни молодых, ни старых.

О, если бы всегда брала мечта

У солнца заходящего цвета,
Заката краски, яркие как пламя! —
Чтоб день души не омрачать тенями
75 Ночей бесплодных. В этот мир борьбой
Мы призваны; но, впрочем, вымпел мой
Не плещется на адмиральском штоке,
И не даю я мудрости уроки.
Высокий смысл, любовь к добру и злу
80 Да не вменят вовек ни в похвалу,
Ни в порицанье мне; не в нашей власти
Суть мира изменить хотя б отчасти.
Но мысль об этом мучит все равно.
Ужель воображенью суждено,
85 Стремясь из тесных рамок, очутиться
В чистилище слепом, где век томиться —
И правды не добиться? Есть изъян
Во всяком счастье: мысль! Она в туман
Полуденное солнце облекает
90 И пенье соловья нам отравляет.

Мой милый Рейнолдс! Я бы рассказал

О повести, что я вчера читал
На Устричной скале, — да не читалось!
Был тихий вечер, море колыхалось
95 Успокоительною пеленой,
Обведено серебряной каймой
По берегу; на спинах волн зеленых
Всплывали стебли водорослей сонных;
Мне было и отрадно, и легко;
100 Но я вгляделся слишком глубоко
В пучину океана мирового,
Где каждый жаждет проглотить другого,
Где правят сила, голод и испуг;
И предо мною обнажился вдруг
105 Закон уничтоженья беспощадный, —
И стало далеко не так отрадно.
И тем же самым мысли заняты
Сегодня, — хоть весенние цветы
Я собирал и листья земляники,
110 Но все Закон, мне представлялся дикий:
Над жертвой Волк, с добычею Сова,
Малиновка, с остервененьем льва
Когтящая червя... Прочь, мрак угрюмый!
Чужие мысли, черт бы их побрал!
115 Я бы охотно колоколом стал
Миссионерской церкви на Камчатке,
Чтоб эту мерзость подавить в зачатке!
Так будь же здрав, — и Том да будет здрав! —
Я в пляс пущусь, тоску пинком прогнав.
120 Но сотня строк — порядочная доза
Для скверных виршей, так что «дальше — проза»...[325]

(Перевод Григоря Кружкова)