Стихотворения

Усиленные занятия в конце 70-х — начале 80-х годов поэзией не препятствовали интенсивнейшей служебной деятельности Державина, которая, по понятиям того времени, и должна была быть его основным жизненным делом. Служба под началом сперва явно покровительствовавшего Державину могущественного князя Вяземского, который совмещал в одном своем лице обязанности трех будущих министров и сверх того занимал зловещий пост начальника тайной полиции, сулила блестящую чиновничью карьеру. Но и тут, как в годы Пугачевского восстания, Державин оказался слишком независим и даровит, чтобы его долго мог терпеть вельможа, о котором современники замечали: «Трудно найти человека более ограниченного; характер у него низкий, злобный, подлый и по ничтожеству равный его познаниям» (8, 257). Между Вяземским и его инициативным, «преданным делу, а не лицам» подчиненным через некоторое время начались довольно резкие столкновения. Особенное недовольство Вяземского вызывала литературная деятельность Державина, поскольку он, как и многие из его круга, считал стихотворцев пустыми и никуда не годными людьми. Державина снова начали обходить производством. Между тем первый номер «Собеседника» с «Фелицей» был отпечатан и представлен Дашковой Екатерине. Императрице не мог не польстить данный в оде ее «портрет». Именно такой хотелось ей казаться и западноевропейским философам-просветителям и своим подданным. На следующий день вызванная к императрице Дашкова застала ее за книжкой журнала со слезами на глазах: «Кто бы меня так коротко знал, который умел так приятно описать, что, ты видишь, я, как дура, плачу?» — сказала ей Екатерина. Узнав имя автора, Екатерина послала ему золотую, осыпанную бриллиантами табакерку с пятьюстами червонцев и с надписью: «Из Оренбурга от Киргизской царевны Мурзе Державину». Подарок этот был передан поэту во время обеда у Вяземского. Узнав, в чем дело, Вяземский с «язвительною усмешкою» поздравил его, затаив к нему, по словам Державина, «ненависть и злобу» (6, 555). Чувства эти должны были удесятериться, когда, прочтя оду, Вяземский не мог не узнать в одной из строф, начинающейся словами «Иль сидя дома я прокажу, Играя в дураки с женой», свой портрет, притом почти в виде фонвизинского Митрофанушки.

Вместе с тем Державин скоро и самым неприятным для Вяземского образом доказал ему, что «сочинитель» может отлично проявить себя и на служебном поприще. Пришло время составлять смету доходов на следующий год. Ссылаясь на мнимое отсутствие сведений по губерниям, Вяземский распорядился новой сметы не составлять и руководствоваться сметой предшествующего года, хотя в связи с только что произведенной ревизией крестьян в новом году предстояло явное увеличение доходов. У Вяземского были свои основания действовать именно так. От императрицы неоднократно поступали неожиданные, не предусмотренные никакой сметой требования денег: поэтому Вяземскому важно было иметь в своем распоряжении некие резервы, о наличии которых никто не знал. Умение государственного казначея добывать нужные деньги при, казалось бы, полном их отсутствии и было причиной особенной благосклонности к нему Екатерины. Не зная об этом и недоумевая, по его словам, «какая лжи такой и обмана государыни причина», Державин, сказавшись больным, попытался составить примерную смету. Предположения его блестяще оправдались: оказалось, что в новом году доходов должно быть больше, чем в предыдущем, на громадную по тому времени сумму в восемь миллионов. Однако, когда Державин торжественно представил в присутствии всех членов экспедиции Вяземскому свой проект, «вместо благодарности за предостережение и труды, восстала никем не ожидаемая страшная буря». Вяземский приказал проверить составленную Державиным смету другим чиновникам, которые, несмотря на желание угодить князю, вынуждены были признать ее правильность. Вполне понятно, какая «фурия» (бешенство) «представилась на лице начальника, когда он прочел сей акт» (6, 555—556). Тогда Державин, не ожидая ничего доброго, окончательно подал в отставку. Но Вяземского это уже не могло удовлетворить. С этих пор начинается жесточайшее и упорное гонение на Державина со стороны Вяземского и его многочисленных друзей и прихлебателей, причинившее поэту немало как служебных неприятностей, так и личных огорчений и обид.