Стихотворения

Одной из отличительных черт предромантической поэзии является новое «чувство природы», понятие «живописной красоты», которое нашло выражение во «Временах года» Томсона, «Весне» Клейста, «Элегии» Грея. Муравьев знал этих поэтов, любил Томсона, но в Зарисовках природы он самостоятелен. В «Путешествии», «Роще» и других стихотворениях 70-х годов обнаруживается такое жадное восприятие внешних впечатлений, зрительных образов, поэтических и превращенных в поэзию прозаических деталей, какое обычно связывается только с именем Державина. Пейзаж Муравьева редко бывает статичным. Поэт любит наблюдать за картиной весеннего или утреннего пробуждения природы, хочет уловить наступление вечера, ночи. По мере усиления сентиментальных мотивов в поэзии Муравьева тонкие наблюдения над внешним миром окрашиваются в эмоциональные тона (ненужная осеннняя былинка «клонится томна», «нежный пух» снега и т. п.). Иногда живопись уступает место скульптуре (конь в «Роще», образ поэта в послании «К Хемницеру» и др.). Углубление в мир души оттесняет внешний мир, конкретно зримые детали растворяются в эмоциях автора, что легко проследить по двум сонетам «На возвращение весны». В позднем варианте исчезают «мерзлые в земле произращенья», журчанье вод «под тонким льдом», «гор хребты, луга, леса, селенья», несущиеся к морям «угрюмы льдины» — все, что открывало природу, говорило об умении поэта слышать и видеть. В элегии «Ночь» едва-едва улавливаются тени ночного пейзажа, каждой деталью призванного передать слияние поэта с природой, ощущение величия, тишины, покоя, овладевающие его душой.

Величествен, прост, прозрачно ясен петербургский пейзаж в первых строфах «Богине Невы». Затем, построенное по принципу «pieces fugitives» на неуловимой последовательности смены впечатлений, мыслей, чувств, стихотворение рушит грань между явью и мечтой, реальной Невой и ассоциациями, которые она рождает в воображении поэта. Нева становится воплощением многообразия красоты, все грани которой находят отклик в душе человека, способного почтительно склонить голову перед рекой, омывающей «прах Петра», и воспеть богиню Невы, покровительницу влюбленных, услышать в плеске струй отзвуки славы родины и уноситься с ними мечтой до Темзы и Тахо, видеть, как «стая мчится кораблей», «берег движется толпой», «зыби кроет тонка тьма», заметить предутренний «тонкий пар», услышать, «как волшебной серенады глас проносится волной».

«Богине Невы» — одно из лучших по музыкальности стиха, поэтичности, тонкости живописных образов стихотворений XVIII века. Плавные строки:

В недре моря Средиземна
Нимфы славятся твои:
До Пароса и до Лемна
Их промчалися струи—

или интимное:

Я люблю твои купальни,
Где на Хлоиных красах
Одеянье скромной спальни
И Амуры на часах —

звучат как стихи Батюшкова. И потому «Амуры на часах», перейдя в «Ложный страх» Батюшкова, не создают впечатления заимствованной цитаты, а кажутся естественно рожденными ходом стихотворения. И потому скульптурно зримый образ поэта,

Что проводит ночь бессонну,
Опершися на гранит,—

остался жить в «Евгении Онегине».

* * *

Отход Муравьева от классицизма начался тогда, когда он, отказавшись от воспевания гнева «бога браней», от оды, «алчными глазами» взглянул на мир и, перепутав все жанры, превратил свои стихи в лирический дневник. Поэты старшего поколения укоризненно качали головами, советовали петь так, «как Сумароков всем к тому явил дорогу» [1]. Насилуя себя, Муравьев печатал оды, надписи, переводы, дидактические стихи, а отличную элегию «Ночь» и другие оригинальные стихотворения оставлял ненапечатанными, доступными лишь узкому кругу друзей, в среде которых шли горячие споры о принципах новой поэзии. И конечно, эти споры и размышления, связанные и с обсуждением стихов Муравьева, нашли отражение в державинском кружке, куда входили те же Львов, Хемницер, поэты, которые, по признанию самого Державина, помогли ему найти свой путь в литературе.