Мой друг! себе не доверять —Примета скромная питомца муз младого.Так юные орлы, с гнезда слетев родного,Полета к солнцу вдруг не смеют испытать;Парят, но по следам отцов ширококрылых,—Могучих гениев дерзая по следам,Вверялся ты младым еще крылам,Но в трудных опытах не постыдил их силы.На что ж ты одарен сей силой неземной?Чтоб смелое внушать другим лишь помышленье?Чтоб петь великих душ победы над судьбой,А первому бледнеть под первою грозойИ дать в певце узреть души его паденье?..Мужайся, друг! главы под громом не склоняй,Ознаменованной печатию святою; Воюй с враждебною судьбою,И гордым мужеством дух юный возвышай:Муж побеждает рок лишь твердою душою.Гордись, певец, высок певцов удел!Земная власть его не даст и не отнимет.Богатство, знатность, честь — могила их предел;Но дара божия мрак гроба не обнимет.Богач, склоняй чело пред Фебовым жрецом:Он имя смертное твое увековечит, И в мраке гробовомОн дань тебе потомства обеспечит. Что был бы гордый Меценат Без песней Флакка и Марона?В могилу брошенный из золотых палат,Бесславный бы рыдал, бродя у Ахерона, Рыдал бы он, как бедный дровосек, Который весь свой темный векПод шалашом свое оплакивает бедство, Печальное отцов наследство!И ты, богини сын, и ты, Пелид герой! Лежал бы под землей немой, Как смертный безыменный,И веки долгие забвения считал, Когда б пророк Хиоса вдохновенный Бессмертием тебя не увенчал. От муз и честь и слава земнородным.Гордись, питомец муз, уделом превосходным! Но если гений твой,Разочарованный и небом нашим хладным,И хладом душ, не с тем уж духом, славы жадным, Глядит на путь прекрасный свой, Невольно унывает И крылья опускает, Убийственным сомненьем омрачен,Не тщетно ли вступил на путь опасный он?Не тщетно ли себя ласкал венком поэта? И молча ждет нельстивого ответа...Мой друг, не от толпы и грубой и слепой Владыка лиры вдохновенной Услышит суд прямой И голос истины священной,И не всегда его услышит от друзей:Слепые мы рабы слепых своих страстей;Пристрастен, друг, и я к стихам друзей-поэтов;Прощаю грешный стих за слово для души. Счастлив, кто сам, страстей своих в тиши,Пристрастье дружеских почувствует советов;Сам поэтических судья грехов своих,Марает часто он хваленый другом стих. О! есть, мой друг, и опыт убеждает, Есть внутренний у нас,Не всеми слышимый, мгновенный, тихий глас:Как верно он хулит, как верно одобряет!Он совесть гения, таланта судия.Счастлив, кто голос сей бессловный понимает;Счастлив Димитриев: что у него друзья В стихах превозносили,То чувства строгие поэта осудили.[1] Любимцем муз уверен я,Что наша совесть нам есть лучший судия.Доверенность к друзьям, но не слепая вера.Кто нашим слабостям из дружбы не ласкал? А иногда — из видов, я слыхал.«Быть может, юноша трубой Гомера В России загремит,— Тогда и я с потомством отдаленнымЖить буду именем, для рифмы в стих вмещенным.Поклонник, друг певца, я буду ль им забыт!» Вот для чего ничтожный ЭполетовТак набивается на дружество поэтов. Кто жаждет в памяти людейОставить по себе след бытия земного,Жизнь благородных дум и чувств души своейБессмертию предать могучим даром слова,— Не от ласкательных друзей Тот ожидай ответа, Горит ли в нем священный огнь поэта; Испытывай себя Не на толпе слепой народа —Есть беспристрастнейший поэтов судия,Их мать, их первая наставница — природа. Предстань перед лицо ея В честь солнцева торжественного всхода,Когда умытая душистою росойЯвляется со всей роскошной красотой Бессмертно-юная природа,Или в тот час, когда и ночь и тишина Ленивым сном смыкает смертных очи: Природа лишь под кровом ночи,Как непорочная, прекрасная жена,Любимцу тайные красы разоблачает. Пусть гений твой природу вопрошает; И если ты достойный неофит, Она к тебе заговорит Своим простым, но черни непонятным,Красноречивейшим для сердца языком;И если в сердце он откликнется твоемГлубоким трепетом, душе поэта внятным;И если по тебе внезапно пробежит Священный холод исступленья, И дух твой закипит Живою жаждой песнопенья,—Рукою смелою коснися струн немых: Они огнем души зажгутся, Заговорят, и от перстов твоих Живые песни разольются.1824