Стихотворения (1924)

Только
             нога
                     ступила в Кавказ,
я вспомнил,
                     что я —
                                    грузин.
Эльбрус,
                Казбек.
                             И еще —
                                              как вас?!
На гору
              горы грузи!
Уже
        на мне
                    никаких рубак.
Бродягой,—
                      один архалух.
Уже
        подо мной
                           такой Карабах,
что Ройльсу —
                           и то б в похвалу.
Было:
           с ордой,
                          загорел и носат,
старее
             всего старья,
я влез,
            веков девятнадцать назад,
вот в этот самый
                              в Дарьял.
Лезгинщик
                   и гитарист душой,
в многовековом поту,
я землю
               прошел
                             и возделал мушо́й
отсюда
             по самый Батум.
От этих дел
                     не вспомнят ни зги.
История —
                    врун даровитый,
бубнит лишь,
                       что были
                                       царьки да князьки:
Ираклии,
                Нины,
                           Давиды.
Стена —
                и то
                       знакомая что-то.
В тахтах
               вот этой вот башни —
я помню:
                я вел
                          Руставели Шо́той
с царицей
                  с Тамарою
                                      шашни.
А после
              катился,
                            костями хрустя,
чтоб в пену
                     Тереку врыться.
Да это что!
                    Любовный пустяк!
И лучше
               резвилась царица.
А дальше
                 я видел —
                                    в пробоину скал
вот с этих
                  тропиночек узких
на сакли,
                звеня,
                            опускались войска
золотопогонников русских.
Лениво
             от жизни
                             взбираясь ввысь,
гитарой
              душу отверз —
«Мхолот шен эртс
                                рац, ром чемтвис
Моуция
              маглидган гмертс…»[5]
И утро свободы
                             в кровавой росе
сегодня
               встает поодаль.
И вот
          я мечу,
                       я, мститель Арсен,
бомбы
             5-го года.
Живились
                  в пажах
                                князёвы сынки,
а я
      ежедневно
                           и наново
опять вспоминаю
                               все синяки
от плеток
                 всех Алихановых.
И дальше
                  история наша
                                           хмура́.
Я вижу
             правящих кучку.
Какие-то люди,
                          мутней, чем Кура́,
французов чмокают в ручку.
Двадцать,
                  а может,
                                  больше веков
волок
           угнетателей узы я,
чтоб только
                     под знаменем большевиков
воскресла
                   свободная Грузия.
Да,
      я грузин,
                      но не старенькой нации,
забитой
              в ущелье в это.
Я —
        равный товарищ
                                     одной Федерации
грядущего мира Советов.
Еще
        омрачается
                             день иной
ужасом
              крови и яри.
Мы бродим,
                     мы
                           еще
                                   не вино,
ведь мы еще
                        только мадчари.
Я знаю:
              глупость — эдемы и рай!
Но если
               пелось про это,
должно быть,
                         Грузию,
                                       радостный край,
подразумевали поэты.
Я жду,
            чтоб аэро
                              в горы взвились,
Как женщина,
                        мною
                                  лелеема
надежда,
                 что в хвост
                                     со словом «Тифлис»
вобьем
              фабричные клейма.
Грузин я,
                но не кинто озорной,
острящий
                 и пьющий после.
Я жду,
            чтоб гудки
                               взревели зурной,
где шли
               лишь кинто
                                   да ослик.
Я чту
          поэтов грузинских дар,
но ближе
                 всех песен в мире,
мне ближе
                   всех
                            и зурн
                                        и гитар
лебедок
                и кранов шаири.
Строй
            во всю трудовую прыть,
для стройки
                     не жаль ломаний!
Если
          даже
                    Казбек помешает —
                                                        срыть!
Все равно
                   не видать
                                     в тумане.

ТАМАРА И ДЕМОН