Стихотворения (1927)

В газетах
               пишут
                         какие-то дяди,
что начал
               любовно
                             постукивать дятел.
Скоро
         вид Москвы
                            скопируют с Ниццы,
цветы создадут
                         по весенним велениям.
Пишут,
           что уже
                       синицы
оглядывают гнезда
                               с любовным вожделением.
Газеты пишут:
                       дни горячей,
налетели
               отряды
                          передовых грачей.
И замечает
                  естествоиспытательское око,
что в березах
                      какая-то
                                   циркуляция соков.
А по-моему —
                       дело мрачное:
начинается —
                       горячка дачная.
Плюнь,
           если рассказывает
                                         какой-нибудь шут,
как дачные вечера
                             милы,
                                       тихи.
Опишу
           хотя б,
                      как на даче
                                        выделываю стихи.
Не растрачивая энергию
                                       средь ерундовых трат,
решаю твердо
                       писать с утра.
Но две девицы,
                         и тощи
                                     и рябы,
заставили идти
                         искать грибы.
Хожу в лесу-с,
на каждой колючке
                              распинаюсь, как Иисус.
Устав до того,
                       что не ступишь на ноги,
принес сыроежку
                           и две поганки.
Принесши трофей,
еле отделываюсь
                            от упомянутых фей.
С бумажкой
                   лежу на траве я,
и строфы
               спускаются,
                                  рифмами вея.
Только
           над рифмами стал сопеть,
                                                      и —
меня переезжает
                           кто-то
                                    на велосипеде.
С балкона,
                 куда уселся, мыча,
сбежал
            во внутрь
                           от футбольного мяча.
Полторы строки намарал —
и пошел
              ловить комара.
Опрокинув чернильницу,
                                       задув свечу,
подымаюсь,
                   прыгаю,
                                чуть не лечу.
Поймал,
             и при свете
                                мерцающих планет
рассматриваю —
                           хвост малярийный
                                                         или нет?
Уселся,
            но слово
                          замерло в горле.
На кухне крик:
                      — Самовар сперли! —
Адамом,
             во всей первородной красе,
бегу
       за жуликами
                           по василькам и росе.
Отступаю
               от пары
                            бродячих дворняжек,
заинтересованных
                              видом
                                         юных ляжек.
Сел
      в меланхолии.
В голову
              ни строчки
                               не лезет более.
Два.
Ложусь в идиллии.
К трем часам —
                          уснул едва,
а четверть четвертого
                                   уже разбудили.
На луже,
              зажатой
                           берегам в бока,
орет
       целуемая
                      лодочникова дочка…
«Славное море —
                            священный Байкал,
Славный корабль —
                                омулевая бочка».

СЕРДИТЫЙ ДЯДЯ