У Петровой у Надеждыне имеется одежды.Чтоб купить (пришли деньки!),не имеется деньги.Ей в расцвете юных летрастекаться в слезной слизи ли?Не упадочница, нет!Ждет, чтоб цены снизили.Стонет улица от рева.В восхищеньи хижины.— Выходи скорей, Петрова, —в лавке цены снижены.Можешь в платьицах носитьсяхошь с цветком, хошь с мушкою.Снизили с аршина ситцаровно грош с осьмушкою.Радуйтесь! Не жизнь — малина.Можете блестеть, как лак.На коробке гуталинацены ниже на пятак.Наконец! Греми, рулада!На тоску, на горечь плюньте! —В лавке цены мармеладавдвое снижены на фунте.Словно ведьма в лампах сцены,веником укрывши тело,баба грустно смотрит в цены.Как ей быть? И что ей делать?И взяла, обдумав длинно,тряпку ситца (на образчик),две коробки гуталина,мармелада — ящик.Баба села — масса дела.Баба мыслит, травки тише,как ей скрыть от срама тело…Наконец у бабы вышелиз клочка с полсотней точекна одну ноздрю платочек.Работает, не ленится,сияет именинницей,—до самого коленцасидит и гуталинится.Гуталин не погиб.Ярким светом ожил.На ногах сапогисобственной кожи.Час за часом катитсябаба красит платьицев розаны в разные,гуталином вмазанные.Ходит баба в дождь и в зной,искрясь горной голизной.Но зато у этой Надинос и губы в мармеладе.Ходит гуталинный чадулицей и пахотцей.Все коровы мычат,и быки шарахаются.И орет детишек банда:— Негритянка из джаз-банда! —И даже ноту Чемберленприслал колючую от терний:что мы-де негров взяли в плени возбуждаем в Коминтерне.В стихах читатель ждет морали.Изволь: чтоб бабы не марались,таких купцов, как в строчке этой,из-за прилавка надо вымести,и снизить цены на предметыогромнейшей необходимости.