Изволив откушать со сливками в плоском,губатом сосудике кофия рано,вдова к десяти опротивела моськами даже коту — серой муфте — с дивана.Что делать на хуторе летом — в июне?Отраву разложишь для мух да хлопушкойвелишь погонять их увесистой Дуне;завяжешь в платочек (калекам) полушку.— К обедне наведаться б надо: Купалоподходит, а с Троицы лба не крестила.Все — некогда. Маврушка-нетель пропала.И до смерти с грыжей возня опостыла.Сумбур в голове. От поганой касторкикишки и печенку на клочья порвало…А ягод-то, ягод! Присмотр нужен зоркийхозяйского глаза: добра-то немало…—Скорбит и болеет хозяйское сердце.Тем временем Дуня убрала посуду;язык соловьиный (за сколько сестерцийпомещицей куплен?) притихнул повсюду.И, шлепая пятками, девка в запаске,арбузную грудь напоказ обтянувшей,вильнула за будку. Потом — за коляски,в конюшню — к Егору, дозор обманувши.И ляжкам пряжистым — чудесно на свиткепаяться и вдруг размыкаться, теряя.А полдень горячий подобен улитке:ведь тени — под чадом — себя пожираютзанозисто-душно (от сладости — тошно!),закрапана рыхлая россыпью пшенной,клубника в пару раздышалась — и можноопиться воздусями, словно крюшоном.И хволые девки, натолкши желудкиутоптанной сытой квашнею, на блюда,по грядкам ползя да ползя, как ублюдки,сгребают бескостную смачную груду.Лишь изредка косятся на дом, которыйгодами и бревнами в жабу раздуло:хозяйка за легкою ситцевой шторойныряет, качая качалку простую.Живот, под капотом углом заостреннымв колени уткнувшийся, слишком неровен:где впадиной вылился пах, — под уклономсвихнулось одно из обглоданных бревен.Не выкорчуют его даже и годы!Владелицу с домом сугубо сцепили,и, может, беспомощные эти родыони разрешат, просмердевши, в могиле;и, может, плывучее рвотное масло,в плечистых флаконах коснея покамест,достанет и досердца щупальцем — назло,дабы не пропели купальский акафист.1912–1915