Стихотворения

Как часто я слыхал, что главный наш порок —
Любовны клятвы все и нежны уверенья
Писать лишь на песке: повеет ветерок,
И мигом страстные исчезнут выраженья,
А с ними и любовь. Так точно иногда
Поэт, обиженный судом несправедливым,
Клянется с музами расстаться навсегда,
Навек прости сказать мечтам любимым,
И, чтоб верней свой выполнить обет,
Об этом он друзьям в посланье объявляет,
И, разругав путем коварный злобный свет,
Стихов он не писать... стихами обещает.
Что эту истину не трудно доказать,
          В том спора нет нимало,
Лишь только б в вас, друзья, терпения достало
То выслушать, что вам хочу я рассказать.
Однажды в скуке я (тому назад неделю)
Дремал у камелька, десятый час пробил,
          И я сбирался на постелю,
     Как вдруг вбежал ко мне Людмил,
          Старинный мой приятель,
     Изрядный малый и с умом!
          А ремеслом
     Комический писатель.
«Что вижу, — я вскричал, — ты бледен и смущен!
Взглянувши на тебя, нельзя не испугаться». —
«Ах, дай прийти в себя и с мыслями собраться:
          Я так замучен, разбешен!» —
«Да сказывай скорей, что сделалось с тобою?» —
«Ничтожный вздор; к чему рассказывать его?
Я только в дураках — и больше ничего! —
Осмеян, посрамлен — и сам тому виною!
Какой нечистый дух...» — «Да полно, не тужи!
Садись-ка лучше здесь — и все мне расскажи!» —
«Ты хочешь знать?» — «Весьма желаю». —
«Так слушай же, мой друг, и смейся надо мной!
От Вельского вчера письмо я получаю,
В котором просит он — любовию одной
К моим талантам побужденный —
Прочесть в кругу его лишь искренних друзей
Мой новый труд и что, заране восхищенный,
Творца он завтра ждет с супругою своей.
Попутал грех меня: подумал, соблазнился
И, давши мой ответ на сей проклятый зов,
Сегодня вечером я ровно в семь часов
С пиесою моей у Вельского явился.
Вхожу — и что ж? Полна гостиная людей.
«Кой черт, — подумал я, поклоны раздавая, —
Как много искренних у Вельского друзей!»
     Меж тем хозяйка пожилая,
          Известная своим умом,
     Ужасно суетилась
Вокруг стола, покрытого сукном.
И вот толпа гостей по креслам разместилась,
     Умолкли все — и начал я читать.
Увы! Язык гостей не долго был спокоен!
Чтоб тонкий вкус вполне свой оказать,
Знаток прямой ничем не должен быть доволен.
Хвалить! И кстати ли себя унизить так,
     Хвалить ведь может и дурак;
Но тот, кто смело все бранит и осуждает,
Уж верно умница и все на свете знает.
Едва лишь первый акт окончить я успел,
Как вдруг один, словесности любитель,
Известный меценат, талантов покровитель,
Своим блеснуть умом и вкусом захотел.
     Окинув взором всех надменно,
«Я вам,— сказал он мне,— признаюсь откровенно,
Что экспозиция ужасно не ловка». —
«Быть может, что долга?» — «О нет! Ее бы можно
Еще порастянуть». — «Что, вижу, коротка?» —
«И этого в ней нет, признаться должно». —
«Скучна?» — «Нимало, нет!» — «Так, видно, не верна,
Фальшива, сбивчива?» — «О нет, совсем другое!
И лучше б быть могла, конечно, вдвое...» —
«Позвольте мне сказать,— пристала тут одна
          Премудрая жена,
Которая везде по городу считалась
Игрицей первою в бостон и модный вист, —
Мне кажется, у вас язык не очень чист:
Я это замечать, по чести, не старалась,
Но, признаюсь, мой слух давно уже отвык
          От всех тяжелых выражений.
В комедии у вас слуга совсем мужик,
Везде он говорит без всяких украшений
     Таким преподлым языком;
          Признайтесь сами в том!
          Ведь я не вовсе виновата,
И если критика вам кажется строга...» —
«Помилуйте! Да он не принц — простой слуга!» —
     «Так что ж, не важная утрата —
          Могли б и выкинуть его!
А впрочем, — знаете ль, прочтите Мариво!
Вот истинный талант — везде в нем превосходство!
Какой прелестный тон, какое благородство!
Служанка, госпожа, лакей и господин». —
«А я совсем не то заметить вам желаю, —
Прервал с улыбкою и нюхая табак
Мудрец, которого назло везде встречаю,
     Педант несносный и чудак, —
Искусством вы меня своим не обманули:
Сюжет в Теренции вы точно почерпнули». —
«В Теренции?» — «Ну да! Я вздора не скажу:
     Поверьте, сходство есть большое;
          Вы спросите, какое? —
          Постойте, докажу:
У вас...» — «Нет сил терпеть, — хозяйка закричала, —
Вы только спорите, а время все идет!» —
«Позвольте доказать!» — «Нет, нет! уж я устала,
И этот долгий спор тоску лишь наведет.
          Прошу вас, продолжайте!
Успеем, может быть... Ахти, десятый час!
Что, если б вы... иль нет, послушайте, для вас,
Конечно, все равно, вы все-таки читайте,
А я меж тем могу гостей занять в бостон!»
Хотя терпеньем я изрядным одарен,
Однако ж, черт возьми, всему ведь есть граница:
Я вышел из себя, вскочил, схватил тетрадь —
И прежде, чем могла проклятая игрица
Опомниться путем, ударился бежать,
     Кой-как до улицы добрался;
     Забывши о гостях, не помня о себе.
     Прыгн'yл в карету и помчался
          Прямехонько к тебе.
И вот, мой милый друг, судьи, которых мненья,
Везде всеобщего достойные презренья,
     Оракулом, законом чтут,
Которые, к стыду нас всех, признаться должно,
Хваля без толку все иль все браня безбожно,
     Бесславие и славу раздают!
И после этого за славою гоняйся!
     Забудь веселье и покой.
Пиши комедии — будь мученик — старайся,
Но льстить себя не смей наградой никакой!
Читать в домах — беда! Отдать играть — другая;
Да что и говорить, скажу без дальних слов:
Театр, где царствует посредственность златая,
Страшнее для меня и самых знатоков.
У нас хоть не пройдет без новости недели,
Зато уж ничего, не езди под качели,
Играют мастерски — ну, любо посмотреть!
А если примутся артисты наши петь
Иль станут в опере при всех менять кулисы,
     То вон беги!
И, словом, от царя до самого слуги
Певицы и певцы, актеры и актрисы,
     И даже самая суфлера западня
     Терзает все и мучит лишь меня.
Нет, кончено! Писать я больше не намерен,
Клянусь — и клятве сей, конечно, буду верен!
Да, да, мой друг! Клянусь... а жаль! Ведь есть сюжет,
И если б только я решиться мог... да нет!
Все кончено!.. А план и сцены уж готовы —
          Придумал и конец,
     И все характеры так новы!
Прекрасный резонер — чувствительный отец;
Контрасты резкие — с природы, а не с сказки!
Тут будет все: и плут, и честный человек,
Интрига чудная... а веселей развязки
     Нельзя придумать ввек,
И интересных сцен, конечно, будет с двадцать!
Да впрочем... почему ж... ага, уж бьет двенадцать!
Пора домой!» — «Так ты решился не шутя?» —
«Прощай!» — «Да погоди, карета не готова!»
Но мой Людмил в ответ ни слова;
     Поклон и, шляпу ухватя,
Отправился домой. Домой? Конечно, спать?
Ах, нет, мои друзья: комедию писать!