В камнях на солнце раноЛежу как обезьянаНапоминая мой недавний бредМежду камнями на песке скелетБольшой макрели. Чайки ТихоокеанаОт рыбы не оставят мяса. Нет.Волна в волну, как пули из наганаВливаются по воле их стрелкаКак Калифорния крепка!И частной собственностью пряноНесет от каждого прибрежного куска«КОРМИТЬ НЕМНОГИХ. ОСТАЛЬНЫХДЕРЖАТЬ В УЗДЕДЕРЖАТЬ В МЕЧТАХ О МЯСЕ И ГНЕЗДЕ.»Мне видятся Вселенского ЗаконаБольшие буквы… Пятая колоннаШпион. Лазутчик. Получил вновь — «На!»И будет жить как брат НаполеонаСреди других поэтов как говна…«Тридцать четыре тыщи хочешь?»Я крабу говорю смущен.«Уйди, ты что меня щекочешь!»И в щель скрывает тело он.Я успеваю в след ему сказать«Тридцать четыре перемножь на пять». . . . . . . . . . . .Какой поэт у океанских водВульгарно не поглаживал животМы все нечестен. Каждый нас смешонА все же получает деньги «он»Мне интересно как это бываетЧто все же «он» все деньги получает. . . . . . . . . . . . . .Подставив огненному телу все деталиИ тело сваленному древу уподобивЛежу я, джинсы и сандалиНа жестком камне приспособивИ чайка надо мной несетсяИ грязная, она смеется,В камнях всю рыбу приутробив«Что ж ты разрушила макрель?»Я говорю ей зло и грубоОна топорщит свою шубуИ целит подлая в кисельОставшийся после отливаПрожорлива и похотливаКак Дон-Жуан косит в постель. . . . . . . . . . .Мне все равно. Я задаю вопросыНе потому что я ищу ответыНе эти чайки — мощные насосыГовна и рыба. Даже не поэтыИ нет не мир покатый и бесстыжийМне не нужны. Смеясь, а не суровоЯ прожил целый прошлый год в ПарижеИ как эстет не написал ни слова. . . . . . . . . . . .Однако б мне хватило этих сумм. . . . . . . . . . . .