Стихотворения

Там желтою, мохнатою лампадкой

Цветок светился пламенем шмеля,

Ронял пыльцу. И в полдень вонью сладкой

Благоухала черная земля.

Звенел июль ордою золотою,

Раскосая шумела татарва,

И ник, пронзенный вражеской стрелою,

Король-подсолнух, брошенный у рва.

А в августе пылали мальвы-свечи,

И целый день, под звон колоколов,

Вокруг него блистало поле сечи

Татарской медью выбритых голов.

1921

* * *

Разгорался, как серная спичка,

Синий месяц синей и синей,

И скрипела внизу перекличка

Голосов, бубенцов и саней.

Но и в смехе, и вальсе, и в пенье

Я услышал за синим окном,

Как гремят ледяные ступени

Под граненым твоим каблучком.

1921

ПРАЧКА

В досках забора – синие щелки.

В пене и пенье мокрая площадь.

Прачка, сверкая в синьке п щелоке,

Пенье, и пену, и птиц полощет.

С мыла по жилам лезут пузырики,

Тюль закипает, и клочья летают.

В небе, как в тюле, круглые дырки

И синева, слезой налитая.

Курка клюет под забором крупку

И черепки пасхальных скорлупок,

Турок на вывеске курит трубку,

Строится мыло кубик на кубик.

Даже веселый, сусальный, гибкий

Тонкой веревкой голос петуший

Перед забором, взяв на защипки,

Треплет рубахи и тучи сушит.

Турку – табак. Ребятишкам – игры.

Ветру – веселье. А прачке – мыло.

Этой весной, заголившей икры,

Каждому дело задано было!

1922

БРИЗ

Мелким морем моросил

Бриз и брызгал в шлюпки,

Вправо флаги относил,

Паруса и юбки.

И, ползя на рейд черпать,

Пузоватый кузов

Гнал, качая, черепа

Черепах-арбузов.

1922

* * *

Весны внезапной мир рябой

Раздался и потек.

Гвоздями пляшет под трубой

Морозный кипяток.

По лунным кратерам, по льду,

В игрушечных горах,

Как великан, скользя, иду

В размокших сапогах.

Бежит чешуйчатый ручей

По вымокшим ногам.

И скачет зимний воробей

По топким берегам.

И среди пляшущих гвоздей

Смотрю я сверху вниз…

А Ты, ходивший по воде,

По облакам пройдись!

1922

СОВРЕМЕННИК

Апрель дождем опился в дым,

И в лоск влюблен любой.

– Полжизни за стакан воды!

– Полцарства за любовь!

Что сад – то всадник. Взмылен конь,

Но беглым блеском батарей

Грохочет: "Первое, огонь!"

Из туч и из очей.

Там юность кинулась в окоп,

Плечом под щит, по колесу,

Пока шрапнель гремела в лоб

И сучья резала в лесу.

И если письмами окрест

Заваливало фронт зимой:

– Полжизни за солдатский крест!

– Полцарства за письмо!

Во вшах, в осколках, в нищете,

С простреленным бедром,

Не со щитом, не на щите,

Я трижды возвращался в дом.

И, трижды бредом лазарет

Пугая, с койки рвался в бой:

– Полжизни за вишневый цвет!

– Полцарства за покой!

И снова падали тела,

И жизнь теряла вкус и слух,

Опустошенная дотла

Бризантным громом в пух.

И в гром погромов, в перья, в темь,

В дуэли бронепоездов:

– Полжизни за Московский Кремль!

– Полцарства за Ростов!

И – ничего. И – никому.

Пустыня. Холод. Вьюга. Тьма.

Я знаю, сердца не уйму,

Как с рельс, сойду с ума.

Полжизни – раз, четыре, шесть…

Полцарства – шесть – давал обет,

Ни царств, ни жизней – нет, не счесть,

Ни царств, ни жизней нет…

И только вьюги белый дым,

И только льды в очах любой:

– Полцарства за стакан воды!

– Полжизни за любовь!

1922

РУМФРОНТ

Мы выпили четыре кварты.

Велась нечистая игра.

Ночь передергивала карты

У судорожного костра.

Ночь кукурузу крыла крапом,

И крыли бубны батарей

Колоду беглых молний. С храпом

Грыз удила обоз. Бодрей,

По барабану в перебранку,

Перебегая на брезент

Палатки, дождь завел шарманку

Назло и в пику всей грозе,

Грозя блистательным потопом

Неподготовленным окопам.

Ночь передергивала слухи

И, перепутав провода,

Лгала вовсю. Мы были глухи

К ударам грома. И вода

Разбитым зеркалом лежала

Вокруг и бегло отражала

Мошенническую игру.

Гром ударял консервной банкой

По банку… Не везло. И грусть

Следила вскользь за перебранкой

Двух уличенных королей,

Двух шулеров в палатке тесной,

Двух жульнических батарей:

Одной – земной, другой – небесной.

1922

СУХАЯ МАЛИНА

Малина – потогонное.

Иконы и лампада.

Пылает Патагония

Стаканом, полным яда.

– Зачем так много писанок,

Зачем гранят огни?

Приходит папа: – Спи, сынок,

Христос тебя храни.

– Я не усну. Не уходи.

(В жару ресницы клеются.)

Зачем узоры на груди

У красного индейца?

Час от часу страшнее слов

У доктора очки.

И час не час, а часослов

Над гробом белой панночки.

Бегут часы, шаги стучат,

По тропикам торопятся.

– Зачем подушка горяча

И печка кровью топится?

Зовет меня по имени.

(А может быть, в бреду?)

– Отец, отец, спаси меня!

Ты не отец – колдун!

– Христос храни. – До бога ли,

Когда рука в крови?

– Зачем давали Гоголя?

Зачем читали "Вий"?

1922

ПОЛЕТ

Во сне летал, а наяву

Играл с детьми в серсо:

На ядовитую траву

Садилось колесо.

Оса летала за осой,

Слыла за розу ось,

И падал навзничь сад косой

Под солнцем вкривь и вкось.

И вкривь и вкось Сантос Дюмон

Над тыщей человек

Почти что падал, как домой,

На полосатый трек.

Во сне летал, а наяву

(Не как в серсо – всерьез!)

Уже садился на траву

Близ Дувра Блерьо.

Ла-Манш знобило от эскадр,

Смещался в фильме план,

И было трудно отыскать

Мелькнувший моноплан.

Там шлем пилота пулей стал,

Там пулей стал полет

И в честь бумажного хвоста

Включил мотор пилот.

Во сне летал, а наяву,

У эллинга, смеясь,

Пилот бидон кидал в траву

И трос крепил и тряс.

И рота стриженых солдат

Не отпускала хвост,

Пока пилот смотрел назад

Во весь пилотский рост.