Мотоциклетка стрекотнулаИ сорвалась. ЗатрепеталПрожектор по уступам скал,И отзвук рокота и гулаЗа нами следом побежал.Сорренто спит в сырых громадах.Мы шумно ворвались тудаИ стали. Слышно, как водаВ далеких плещет водопадах.В страстную пятницу всегдаНа глаз приметно мир пустеет,Айдесский, древний ветер веетИ ущербляется луна.Сегодня в облаках она.Тускнеют улицы сырые.Одна ночная остерияОгнями желтыми горит.Ее взлохмаченный хозяинОблокотившись полуспит.А между тем уже с окраинГлухое пение летит,И озаряется свечамиКривая улица вдали;Как черный парус, меж домамиБольшое знамя пронеслиС тяжеловесными кистями;И чтобы видеть мы моглиВоочию всю ту седмицу,Проносят плеть и багряницу,Терновый скорченный венок,Гвоздей заржавленных пучок,И лестницу, и молоток.Но пенье ближе и слышнее.Толпа колышется, чернея,А над толпою лишь Она,Кольцом огней озарена,В шелках и розах утопая,С недвижной благостью в лице,В недосягаемом венце,Плывет, высокая, прямая,Ладонь к ладони прижимая,И держит ручкой восковойДля слез платочек кружевной.Но жалкою людскою дрожьюНе дрогнут ясные черты.Не оттого ль к Ее подножьюЛетят молитвы и мечты,Любви кощунственные розыИ от великой полноты —Сладчайшие людские слезы?К порогу вышел своемуСедой хозяин остерии.Он улыбается Марии.Мария! Улыбнись ему!Но мимо: уж Она в собореВ снопах огней, в гремящем хоре.Над поредевшею толпойПорхает отсвет голубой.Яснее проступают лица,Как бы напудрены зарей.Над островерхою горойПереливается Денница…* * *