В наших северных рощах, ты помнишь, и летом клубятся…
В наших северных рощах, ты помнишь, и летом клубятсяПрошлогодние листья, трещат и шуршат под ногой,И рогатые корни южанина и иностранцаЗабавляют: не ждал он высокой преграды такой,Как домашний порог, так же буднично стоптанный нами,Вообще он не думал, что могут быть так хорошиНаши ели и мхи, вековые стволы с галунамиГолубого лишайника, юркие в дебрях ужи.Мы не скажем ему, как вздыхаем по югу, по глянцуСредиземной листвы, мы поддакивать станем ему:Да, еловая тень… Мы южанину и иностранцуНезабудочек нежных покажем в лесу бахрому,Переспросим его: не забудет он их? Не забудет.Никогда! ни за что! голубые такие… их нетТам, где жизнь он проводит так грустно… Увидим: не шутит.И вздохнем, и простимся… помашем рукою вослед.Боже мой, среди Рима, над Форумом, в пыльных кустах…
Боже мой, среди Рима, над Форумом, в пыльных кустахТы легла на скамью, от траяновых стен — в двух шагах,В трикотажном костюмчике, — там, где кипела вражда,Где Катулл проходил, бормоча: — Что за дрянь, сволота!Как усталостью был огорчен я твоей, уязвленТем, что не до камней тебе этих, побитых колонн,Как стремился я к ним, как я рвался, не чаял узреть…Ты мне можешь испортить все, все, даже Рим, даже смерть!Где мы? В Риме! Мы в Риме! Мы в нем.Как он желт, кареглаз!Мы в пылающем Риме вдвоем. Повтори еще раз.Как слова о любви, повтори, чтоб поверить я могВ это солнце, в крови растворенное, в ласковый рок.Ты лежала ничком в двух шагах от теней дорогих.Эта пыль, этот прах мне дороже всех близких, родных.Как усталость умеет любовь с раздраженьем связатьВ чудный узел один: вот я счастлив, несчастен опять!Вот я должен сидеть, ждать, пока ты вздохнешь, оживешь.Я хотел бы один любоваться руинами… Ложь.Я не мог бы по прихоти долго скитаться своейБез тебя, без любви, без родимых лесов и полей.Все эти страшные слова: сноха, свекровь…