Стихотворения и поэмы

20. СЛАВА

Он стоит под апрельским ветром,
мой высокий московский дом.
Тихо.
Тысячи километров
начинаются за окном.

Приминая песок и травы,
через села и города
продвигается наша слава,
нерушимая никогда.

Вот на севере пламенеет.
Вот проходит без лишних слов.
Гитлер кашляет и бледнеет
От тяжелых ее шагов.

Слева вишни стоят.
А справа
льды проходят у берегов.
Подымается наша слава
выше перистых облаков.

Продвигается наша слава
через северные снега.
Не кончается наша слава
пулей вылезшего врага.

По утрам, нарушая дрему,
раздвигаются берега.
Ледяные аэродромы,
гололедица и пурга.

Вечерами сквозь ветер сладкий
дышат стужами города.
Облицованные палатки,
замерзающая вода
да собаки, с тоски худые.

Как ты сумрачна и темна!

Не над нами ли ледяные
руки подняла тишина?
И не нами ли бревна вбиты,
и не мы ли стоим сейчас,
как пред совестью, перед Шмидтом,
выполняя его приказ?

И не мы ли — опять — залетный
слышим дым?
Небеса поют.
Наши летчики самолеты
над холодной водой ведут.

Наши летчики через беды
проходили. И до земли
всех челюскинцев — как победу —
победители донесли.

Вот стоят, отвечая сразу
всем.
Красивы и высоки,
кочегары и водолазы,
машинисты и моряки.

Нашим юношам стужи снятся,
Ледоколы, снега…

Ты спишь.
Мы ушли.
Мы придем смеяться
над тобой, снеговая тишь.

Мы дойдем до тебя
и — злую —
скрутим, свяжем, пройдем по дну,
покорившие ледяную,
ледовитую тишину.

Так как это пока начало,
так как, образно говоря:
море Белое нас качало —
мы качаем теперь моря.

1934

21. «Гаснут звезды…»

Гаснут звезды.
                       Молчанье.
                                          Низом
ходит стужа,
                    стоит плетень.
Всё.
По-моему, словом Лиза
начинается светлый день.
Наша улица загудела.
Это значит —
                          она идет.
Кофта белая,
                       пояс белый.
Остановится! Повернет?

Нет, ей некогда.
Не затем ли
я лишился привычных слов,
чтоб страдали и пели земли
от неслышных ее шагов.
Чтобы дверь испытала муку,
постовые лишились сна,
оттого что, откинув руку,
через площадь идет она.
Застонали в чехлах гобои,
заворочались молотки.
Небо синее — в голубое
превращается от тоски.

Вот проходит.
                            У поворота
начинают сиять цветы.
Прямо в ноги ей самолеты
опускаются с высоты.
А подушка у изголовья
чуть примята —
                           скрипит кровать.
Что мне делать
                                     с такой любовью?
Я боюсь ее рифмовать.

1934

22. ГОРОД МОСКВА