Стихотворения и поэмы

Веранда, старые друзья, ученики, прощание с садом, «с котом на крыльце», «недописаны строчки, недодумана жизнь» (№ 445), вспоминается детство, няня, Святые горы: «По памяти рисую: вот изба…» (№ 458), пишутся стихи последним друзьям (№ 459–463)… Откуда такая уверенность, что они последние… Вспоминаются «уехавшие» друзья, те, с которыми свидания уж точно не будет в этой жизни. И при этом пишутся стихи о городе, который они теперь уже не увидят (так думалось тогда), город «лиловый, линялый, ленивый» (№ 463). Последние стихи городу (№ 467), питерским речкам, каналам… И эпиграф ставится из стихов друга — Александра Кушнера: «Пряжку, Карповку, Смоленку, / Стикс, Коцит и Ахеронт…» Значит, все-таки Стикс…

«Сколько ж было!.. А было… и жгло…» Последние стихи дочке, последний приезд на дачу, прощание с женой, последние строчки в тетрадке: «Уходит жизнь моя в песок, / целую тихий твой висок…»

Так загодя простился Глеб Семёнов со всем, что он ценил и любил в этой земной жизни. Теперь пришло время жизни его стихов, которые впервые приходят к читателю в неискаженном виде.

Парное молоко (1937–1941)

I

1. Отрывок («Туда, туда… Опять в разгаре…»)

Туда, туда… Опять в разгаре
зимы, в кромешном декабре,
от грязи питерской, от гари,
от диких споров на бульваре
и поцелуев во дворе, —

туда, по мановенью слова,

где ждут нескладного и злого
уют, прощение, добро,
где кот об ноги трется снова
и где, сощурившись хитро,

соломенный заслон от стужи

хозяин к раме прикрепит —
и сразу сделается уже
наш мир; пускай себе снаружи
морозит и метель кипит, —

чуть смеркнется, за самоваром

кто с книжкой, кто с журналом старым
сойдемся мы в согласный круг
и дышит горьковатым жаром
янтарный чай, наш общий друг, —

туда душой лечу…

2. «Едва я только спрыгну с поезда…»

Едва я только спрыгну с поезда,
мне ветер — словно пес — на грудь.
Ромашки кланяются поясно
и зазывают отдохнуть.

Но вдоль покоса, мимо пахоты

иду я к дому над рекой,
где окна в яблони распахнуты,
а в чистых комнатах покой;

где хлеб, гордясь домашней выпечкой,

почил на кринке с молоком;
где самовар ворчит с улыбочкой
на песьи просьбы под окном;

где — каждой черточкой родимые —

отметки роста на дверях;
где погреб веет холодиною
и где чердак совсем одрях.

Дверные скрипы вспомню сразу я,

в морщинках прежних потолок. —
Все закоулки я облазаю,
не чуя под собою ног.

И, лишь умаявшись до лешего,

я опрокину в два глотка
за детство, в доме прошумевшее,
стакан парного молока!

3. Сын вернулся

Сын не забыл родную мать…

Блок

Ветер вздрагивает в пуще,
вечер, спать да спать.
Ты на сон меня грядущий
поцелуешь, мать?

Пусть сегодня мне приснится

детство у горы.
Что могло перемениться
с золотой поры?

Я такой же, только волос

у меня темней.
Я такой же, только голос
у меня сильней.

Только я немножко выше

стал, чем в те года.
Только ты немножко ниже,
чем была тогда.

Все такая ж, только волос

у тебя седей.
Все такая ж, только голос
у тебя слабей.

И тебе пускай приснится

детство у горы.
Что могло перемениться
с золотой поры!

Ветер стих над синей пущей,

вечер, спать да спать…
Дай тебя на сон грядущий
поцелую, мать!

4. Отцу