Стихотворения и поэмы

Но и самые взыскательные мастера литературы говорили, что этот язык Галича — шершавая поросль, вызревающая чаще на асфальте, чем на земле, — в песнях обретает живую силу поэзии. Корней Иванович Чуковский целый вечер слушал его, просил еще и еще, вопреки правилам строгого трезвенника сам поднес певцу коньяку, а в заключение подарил свою книгу, надписав: «Ты, Моцарт, — Бог, и сам того не знаешь!»[46]

Владимир ВОЛИН:

Галич был безмерно талантлив во всем, за что бы ни брался: актер, певец, поэт, прозаик, драматург, киносценарист… Аккомпанировал он себе на семиструнной — так называемой русской, или цыганской гитаре. У меня же была шестиструнная — «латиноамериканская». Различный строй, другие приемы, иная постановка пальцев. Однажды он попросил показать ему аккорды шестиструнки. Я продемонстрировал пять-шесть основных аккордов <…> Короче, весь малый джентльменский набор гитариста-любителя. И что же? Галич схватил всю эту премудрость с первого раза, взял инструмент, на котором сроду не играл, и тут же стал себе подыгрывать, словно всю жизнь держал в руках шестиструн-ку. Я не поверил глазам и ушам: мне для этого понадобился чуть ли не месяц![47]

Евгений ЕВТУШЕНКО:

Многие почитатели Высоцкого даже не подозревают, что у их кумира был прямой предшественник — Александр Галич.

Популярность Галича была, правда, более суженной — его знали больше в кругах интеллигенции, но думаю, что не менее полумиллиона пленок с его песнями бродило по домам. В отличие от Окуджавы и Высоцкого, у песен Галича никогда не было ни малейшего «официального» выхода к слушателям…[48]

Фазиль ИСКАНДЕР:

Чтобы понять трагедию отъезда Галича, надо было видеть его в те дни, в те часы. Я с Галичем жил совсем рядом, в пяти минутах ходьбы, я пришел к нему прощаться. Надо было видеть его в тот момент. Такой большой, красивый, но совершенно погасший. Он пытался бодриться, конечно, но чем больше бодрился, тем больше чувствовал, что случилось нечто страшное. Я не хотел себе самому признаваться, что он уезжает умирать… Не хватило нам всем, может быть, хотя все его любили, такой любви, чтобы просто оградить его…[49]

Владимир МАКСИМОВ:

Его глубоко укорененный и поразительно естественный артистизм сказывался во всем: в быту, в творчестве, в отношении к людям. Долгим и непростым был путь этого художника от невинных комедий и остроумных скетчей до песен и поэм протеста, исполненных пафоса гнева и боли. Но тем значительнее и выше прозревается нам сейчас его высокая судьба[50].

Виктор НЕКРАСОВ:

Вспоминаю его располневшим, но всегда красивым немножко, даже слишком, в белом свитере под всегда модным пиджаком: «Ну, с чего же начнем?» И все умолкнут, задвигают стульями, поудобнее устроятся на диванах, в креслах, разных там пуфиках, а то и просто на полу… Это были замечательные вечера, все чувствовали себя причастными к чему-то серьезному, настоящему. И невольно могло почему-то казаться, что при всем при том, а вот может существовать у нас такой Саша Галич, Александр Аркадьевич, член Союза писателей, и может он выступать здесь, и не только среди друзей, но вот приглашали и пел в Новосибирске, в Академгородке, значит, все-таки что-то можно?!… И на первом — после прошедшего все-таки того «вечера» — парижском вечере я тоже был. Народу собралось много. Очень много — и в зале, и в вестибюле. Я кого-то устраивал, пропуская, и сам остался без билета. Пролез как-то зайцем — на Сашу и зайцем! И устроившись потом где-то, не помню уже где, почувствовал, что волнуюсь. А когда на эстраду поднялся очень немолодой человек, и оказалось, что это сын Петра Аркадьевича Столыпина, убитого в мое время, в год моего рождения, мне совсем стало не по себе. Вот объявит он сейчас о выступлении известного поэта и барда Александра Аркадьевича Галича, а поймут ли его люди, большинство в зале, никогда в глаза не видевшие вертухая, а то и просто милиционера, не понимающие, что такое «порученец», и почему «коньячку принял полкило», и где такой Абакан, куда плывут облака? Кое-кто понял, кое-кто нет…[51]

Булат ОКУДЖАВА:

Стихи Александра Галича оказались счастливее его самого: они легально вернулись на родину. Да будет благословенна память об удивительном поэте, изгнаннике и страдальце[52].

Василий АКСЕНОВ:

Улица Андропова — центральная улица Ярославля. А где хотя бы один пароход «Академик Сахаров», «Александр Галич»?5[53]

Мария РОЗАНОВА-СИНЯВСКАЯ:

Все правильно. Как в моем любимом анекдоте. Идут два ворошиловских стрелка по Пушкинской площади, и один другому говорит: «Ну где справедливость, ведь попал-то Дантес, а памятник поставили Пушкину?!» Справедливости нет и не будет. Не ждите. И тем более не ждите ее от начальства. Галич ведь из первопроходцев, а авангард в президиум не попадает. Мы рождались на песнях Окуджавы, зрели и многое понимали на песнях Высоцкого, а сражались уже под песни Галича-[54].