Стихотворения и поэмы

Богданович ищет новых возможностей для своей поэтической работы. В «Лире» его новые устремления еще не обрели художественного воплощения. Наименее индивидуален здесь отдел «разных стихотворений», где представлен уже пройденный период литературного ученичества. Облик поэта в «Лире» еще как бы раздваивается, раздел публицистических стихотворных переводов по общему тону нисколько не похож на отдел малых интимно-лирических стихов. В сборнике нет единства авторской личности, видимо потому, что творческие поиски Богдановича еще не завершились.

4

«Душенька» явилась завершением двадцатилетней поэтической работы Богдановича, и после создания ее первой редакции он продолжал упорно работать над текстом, изменяя его от издания к изданию.[1]

Когда Богданович обратился к сюжету истории Амура и Психеи, на русском языке уже существовал перевод лафонтеновского романа,[1] переводчик сохранил манеру повествования оригинала — чередование стихов и прозы.

Вскоре после выхода «Душенькиных похождений» появился русский перевод Апулея. Богданович и не ставил перед собой задачу знакомить русских читателей с «Историей Амура и Психеи», за него это сделали переводчики Лафонтена и Апулея. Его цель была иной. Богданович в самом начале поэмы говорит, что в его задачу не входило подражание Апулею или Лафонтену:

Но если подражать их слогу невозможно,
Беру в свидетельство писателей я сих,
Что в вольных я стихах моих
Писал за ними вслед историю неложно.[2]

Иными словами, Богданович обещал следовать фабуле Апулея — Лафонтена, но не их художественной форме. В таком своеобразном творческом соревновании, в желании поэта по чужой сюжетной канве выткать свой новый узор, сказалась характерная черта литературного мышления эпохи классицизма, когда соревнование с признанными образцами считалось естественным способом достижения поэтического мастерства. Но в самом решении этой задачи Богданович во многом явился новатором, одним из разрушителей литературной системы, с которой крепко было связано его творчество начальной поры.

Богданович не сразу нашел определение жанровой природы своей поэмы. «Душенькины похождения» (1778) он назвал «сказкой в стихах», «Душенька» (1783) имела уже подзаголовок «Древняя повесть в вольных стихах». Эти колебания автора в определении жанра характерны. Только завершив работу над «Душенькой», Богданович сам в полной мере мог оценить значение своей работы, ее новаторский характер и поэтическую силу. В 1778 году, когда вышла в свет только первая книга поэмы, Богдановичу казалось, что, несмотря на новизну и смелость ее творческих принципов, для нее можно найти место в существующей системе жанров. Мог помочь и авторитет Сумарокова, у которого в кодексе правил русского классицизма, в «Епистоле о стихотворстве» (1748), упоминается сказка как нечто близкое к басне.

Жанр сказки разрабатывался в русской поэзии 1760-х годов. Так, например, сборник «Сказки и басни» (1769) выпустил Аблесимов. Но, понимая сказку как жанр пo преимуществу комический, с элементами общественной сатиры, русские стихотворцы-сказочники разрабатывали ее как комическую новеллу, основанную на ходячем анекдотическом сюжете. Такие сказки есть и у Богдановича. Отличие, и очень существенное, «Душеньки» от комической сказки русских поэтов 1760—1770-х годов в том, что Богданович взял для разработки не комический, а поэтический сюжет. История любви Амура и Психеи — один из самых поэтических мифов греческой литературы, в котором очень ясна, прозрачна его народно-поэтическая, фольклорная основа. Противоречие между материалом и способом его разработки еще очень заметно в «Душенькиных похождениях» 1778 года. В них есть целый ряд мест, которые по своей установке на комическое, снижающее и пародирующее изображение перекликаются с незадолго до этого вышедшим «Елисеем» (1771) Майкова, например в речи Венеры к Амуру:

Когда бы ты гонял помене голубей
И боле б помышлял об участи людей,
Но между тем как ты проводишь дни в игрушках,
Оставил мать свою у Душеньки в прислужках...

Все эти места поэмы, как и ряд других, подчеркнуто-комических, отброшены совершенно автором уже в издании 1783 года. В это же время смягчена авторская формулировка, объяснявшая сочетание лирики и комизма в поэме. Обращаясь к Гомеру, Богданович говорил:

Прости вину мою,
Коль я не в правилах пою
И лиру вместе с дудкой строю.

Эта очень важная декларация была отброшена в издании 1783 года. Во-первых, Богданович стремился освободить поэму от травестийной стилистики, и потому «дудка» была уже неоправданна; во-вторых, развитие литературы сделало ненужным ссылку на «правила». Теперь Богданович уже не желал вспоминать о каких бы то ни было правилах и ограничениях.