Стихотворения и поэмы

Еще гнусят поля и земля скрипом оси тянет:
— Со святыми упокой душу раба Вадима!
— Близ меня так приветливо солнышко стынет.
Горсти звезд. Корка неба. Я дома,

В облаковых проселках, среди молнийной ржи,

Колесницей ветров непримятой,
Я, чуть-чуть попытавшись, мамин дом нахожу,
Мама радугу шьет в своем белом капоте.

Я целую костяшку, изгибаясь в поклон,

Губою застылою, как поросенок под хреном,
Объясняю: вернулся к тебе блудный сын,
Посвященный мученьям и ранам.

Улыбнулась в ответ: — Лоскутки твоих мяс

Вмиг сползут, как румяна!
Так болтая, сидим. Входит к нам иисус,
Весь скелет изумительно юный.

Часто в кости играем (кости вечно с собой;

Бросишь руку; коль пальцы не свалятся,
Значит: пять на руках!). Нам луна — соловей!
А земля гулом улицы молится.

Без страстей и грустей по утрам я молюсь,

Чтобы был словно я к тебе мир еще нежен!
Иногда посмотрю через высь к тебе вниз:
Вон идешь Маросейкой ты с мужем.

Так бледна, что под стать ты сама мертвецу,

Как дверей из тюрьмы, не отверзнешь ты веки.
За спокойной облаткой воскового лица
Горькой хиной насыпаны муки.

Ах, я знаю: от боли мы хотели потом

Растрепать кудри жизни юдольной,
Свое имя, что предано с головою стихам,
Вы пытались вкрапить в чью-то спальню.

Подошел кавалер и отпрянул назад,

Обжигается тело до днесь моей песней;
Там, где губы касались мои, — там синит
До сих пор даже неба прекрасней.

И когда б ни смотрели на морщины мужчин,

На слюною истекшего в похоти старца,
Но в зрачке осиянном навсегда отражен
Профиль мой с револьвером у сердца.

Захотелося имя другое порой начертать

Вам строкою губ упрямой,
Но с помоста губы должен просто слететь
Воскрик имени мертвого Димы.

Мылом диких разгулов и скребницей вина,

Чехардой неудачливых маев
И чечоткой ночей, дожигающей дни.
Вам не смыть бред моих поцелуев.

Не со злобы, о нет! Я и сам бы был рад

Себя отпустить вам, как все прегрешенья.
Всё звончей и ярчей ослепительный бред,
Мною брошенный в память прощанья.

Ты хотела б на небо, в чистилище, в ад!

Лишь расстаться бы с жизнью необычайной.
Ты взмолилась, но громом отгудел небосвод:
— Ад и небо тебя недостойны!

Ты ложишься в постель, посвечу я луной,

Утром перышком солнца щекочу твои пальцы.
На глаза твои часто грустней и нежней
Синяки надеваю, как кольца.

Я, как встарь, там, в Москве, вас люблю, мне поверь,

С той же нежностью вкрадчиво польской!
Если холодно вам, иногда и в январь
Вас обвею теплынью июльской.

Крылоглазая! Над оркестром годин,

Над прибоем цветов весны женственной
Возглашает вам басом моим небосклон,
Как вас любит ваш прежний единственный!

Молния — спичка в руках моих!

Папиросой комету роняю по небесному полю я.
Славься, славься отныне во веки в веках,
Чистым ландышем, гулкая Юлия!

Так мы любим друг друга с тобой вдалеке.

В нелепьи великолепном!
Ты наследница страшной моей тоски,
Не смываемой даже потопом.

Славься ты, подчиненная моему восторгу!

Твоим ночам свои я бросил дни!
Никакому не вырезать, никакому хирургу
Из твоей души меня.