«А чтоб чума вас покосила,пускай бы вы подохли все!» —кричит, бежит пастух Трясилопо перламутровой росе.Он и ободранный, убогий,он и разгневанный такой.Ему стерня не колет ногис их пяткой черной и тугой.Разбитые колени ноют,и кровь в виски натужно бьет…С Мариною, его сестрою,в селе отец седой живет.И что там деется с Мариной?Но думать некогда о том,когда болтается холстинныймешок с харчами за плечом.Марина где-то тенью жалкой,там, где орел степной парит.В руке — замашистая палка,в мешке — лишь лук да сухари.Бежит с проклятьями и смехом.Лохмотья, пыльных трав рядно —вот это вся его утеха,его имущество одно.Шумят ему дубы и кленыи ясеня листвой блестят,где гарцевал он исступленно,под звездами любил девчат.Там, далеко, где неба грани,есть край счастливый, дорогой,—а тут и голод, и стенаньяот свиста панских батогов.И думы стаями — за грани,где Хортицы мятежный гам,где казаки в хмельном дерзаньепо вольным рыскают степям.Как часто грезили с Иваномони бежать к сечевикам!От слов Тараса гнев багряногорел в зеницах гайдука…Себе героями казались,бежав на Сечь в мечтах своих…За сабли мысленно хватались,но сабель не было у них.Коптилки пламя скупо, вялодрожит, шатается, течет.И Настя голову склонялаИвану тихо на плечо.Ой, раздвигали стены думынедавно, может, иль давно…О, вечера в избе угрюмойи песни, слезы за окном…А дни и вялы, и нескоры,не знаю, как бы их назвал…Тарасу улыбались зории грезы ветер навевал…Жизнь, разнолика и безгранна,течет, волнуется кругом…К нему во сне приходит паннав уборе пышном, дорогом…К ней сердце потянулось живо,как нить, что вечно золота…У ней — волос волниста грива,свежи и радостны уста…Под ноги словно розы стелети пьет глаза его до дна…Она — не сон, она Ягеллаи дочь магната Рудзяна.Объятья утро раскрывает,светло туманится, цвететнад полем, над далеким гаем,где свеж и молод небосвод.Покорно собрались коровы,хрустят зеленою травой.Пастух меж них уселся сноваи сладко грезит, сам не свой…Монисто звезд по небу вьется,как будто думы чабана…Ему не естся и не пьется,мечта владеет им одна…К себе зовет младую паннуи, жмурясь, ловит он ворон.И перед образом туманнымзастыл, коленопреклонен…К нему всё ближе, ближе бровии губы, губы с их огнем…Ах, то не панна, то короваего лизнула языком.«Эгей! Куда? А, чтоб ты сдохла!..» —и непечатные слова.Трещит под ним подсолнух сохлыйи желто клонится трава.Припомнил он: младая паннаего цветы не приняла,и глаз мутит слеза, нежданна,усмешка губы зло свела.Она рабом его назвала,ответила, как наглецу…Взглянула гордо и сказала:«Вот погоди, скажу отцу».