Стихотворения и поэмы

Есть лабиринт в пустыне бытия –
Ловушка человеческого я

Холодным фосфорическим огнем

«Познай себя!» начертано на нем.

Однако взгляды Вяч.Иванова и Ю.Кузнецова имеют и некоторые различия. Так, первый рассматривает модель мифо-революции, основанной на коллективном действе, на «театре всенародного творчества». Кузнецов далек от подобного утопизма, для него мифо-революция представляет собой перманентный процесс проникновения «реальнейшей» мифо-реальности в не-мифо-реальность.

Философское мировоззрение Юрия Кузнецова представляет собой наиболее цельное явление модернизма в современных условиях. Можно сказать, что новейший модернизм Кузнецова близок к символистическому варианту (а именно - к философии Вяч.Иванова). Это мифо-модернизм, рассматривающий мироздание как непрерывный конфликт мифо-реальности с обступающей ее косной не-мифо-реальностью и несущий в себе модель изменения (просветления) не-мифо-реальности через мифо-реальность. Сейчас творчество Ю.Кузнецова представляет собой последнее наиболее убедительное проявление модернизма в русской поэзии (однако это не значит, что модернизм окончательно исчерпан).

Часть2. "Цитата: текст и контекст"

Исследователь творчества Юрия Кузнецова не может не обратить внимание на то, что он – чрезвычайно «цитатный» поэт. Несмотря на иррационалистическое отрицание культуры (как цивилизации), Кузнецов живет прежде всего в культуре. Интертекстуальность занимает огромное место в его творчестве. Едва ли не в каждом стихотворении Кузнецова можно обнаружить прямое цитирование чужого текста или его косвенный парафраз, заимствованный у другого автора образ, стилизацию или скрытую пародию, полемический анализ определенной философской или культурологической теории. На примере раннего стихотворения поэта «Из детства» было показано, что пространство сюжета произведения и пространство чужого текста, используемого в качестве цитаты, перетекают друг в друга. Исходя из этого лирический герой стихотворения Кузнецова может вполне неожиданно для себя оказаться в пространстве цитаты. Но возможен и обратный процесс: культурное явление (в лице литературного героя, овеществленной идеи и даже конкретной исторической личности) может быть втянутым в сюжетное пространство произведения. В некоторых ситуациях это обстоятельство буквализируется и читатель оказывается свидетелем метаморфозы, происходящей с культурным явлением, которое переходит из собственного мира в мифо-реальность другого порядка. Это происходит, например, с Петраркой из одноименного стихотворения:

Как магнит потянул горизонт,
Где чужие горят Палестины.
Он попал на воронежский фронт
И бежал за дворы и овины.

Грандиозное мифо-пространство его поэзии наполнено призраками людей и идей, причем чаще всего эти призраки мучимы зловещими мифологически-внеиндивидуальными силами, они отбывают наказание за собственные прегрешения:

Толклись различно у   ворот
Певцы своей узды,
И шифровальщики пустот
И общих мест дрозды.

              (поэма «Золотая гора»)

Ощущение многоголосия (на наш взгляд, мнимого) у многих исследователей вызывает и стилистика Кузнецова. «Как стилист он, пожалуй, неоригинален, - пишет Ирина Слюсарева. - еще и потому, что часто заимствует...».  Невозможно согласиться с тем, что, «как стилист он... неоригинален». Многие из реминисценций, выделенных Слюсаревой, представляются в значительной степени искусственными. Однако отмечен и ряд действительных цитат, сознательно использованных Кузнецовым. Дело в том, что цитатная плотность в некоторых стихотворениях Кузнецова достигает почти центонного уровня. (Центон - произведение, состоящее целиком из цитат, к примеру:

Однажды в студеную зимнюю пору
Сплотила навеки Великая Русь.
Гляжу - поднимается медленно в гору
Единый могучий Советский Союз.)