Стихотворения и поэмы

Мне на этой горе
        вспоминается дальний Хахмат,
кисловатые воды
        и в зелени шумной дорога.
Два подъема я взял.
        Облака надо мною летят,
я, наверное, в Татрах
        похож на хевсура немного.

Вспоминается полдень,
        пронизанный солнцем насквозь.
Ропот горной реки
        и навьюченный мул над водою.
Сколько утренних зорь
        с той поры над горами зажглось,
сколько утренних звезд
        закатилось за горной грядою.

Нам с тобой довелось
        через грозные бури пройти —
я клянусь, что сегодня
        о прожитом не сожалею.
Очень хочется верить,
        что я не состарюсь в пути,
что подъемы возьму
        и препятствия преодолею.

Мне известно давно,
        что дорога в горах тяжела,
но на ней укрепляются
        мускулы сердца и сила.
Ты глазами своими
        мне радугу в небе зажгла,
ты вторую весну
        подарила и жизнь озарила.

Предвечерняя тень,
        удлиняясь, лежит на земле,
угасающий день
        безвозвратно уходит в былое.
Эти строки письма
        я писал не пером на столе,
а на дикой скале
        заходящего солнца стрелою.

1952

110. Народная пляска. Перевод П. Антокольского

Всё гуще сумрак дальних горных гряд.
Красавица и юноша парят

в круженье вихревом. И на лету
разглядывают яркую звезду.

Он — словно ветер. А она, скользя
пред ним, — как виноградная лоза.

И танец их — похож на сказку он,
на темный лес, на струн скрипичных звон.

Трепещут розы в капельках росы.
И горный кряж невиданной красы

их обступил. Вдали рога поют.
И в быстрой пляске горный воздух пьют

тот юноша и девушка-дитя,
с крутых стремнин в грядущее летя.

Как плеск волны, как дальней бури гул,
мне шелест платья сердце полоснул…

1952

111. У могилы Гёте. Перевод А. Межирова

Над могилою Гёте
безмолвные липы застыли,
ожидают кого-то
живые цветы на могиле.

И упал теневой
саван легкий на камень тяжелый,
и гудят над листвой
в кронах лип золотистые пчелы.

А за сетью ветвей
очертанья казармы угрюмой,
там в берлоге своей
бредил Гитлер кровавою думой.

Мне почудилось вдруг,
что калина колышется алая,
смолкли пчелы вокруг,
и стоит тишина небывалая.

Речка рядышком где-то
поворачивать жернов не ленится,
и с могилой поэта
беседует старая мельница.

Здесь хлопочет она,
чтоб над Веймаром песня звучала
и прикладом война
в двери Веймара не постучала.

У поэта с чела
исчезают морщины печали,
хочет он, чтоб трудилась пчела,
чтобы воды в каналах журчали,
чтобы по целине
жизнь за плугом стальным проходила.

Вся в цветах, как в броне,
возле Веймара дремлет могила.
Здесь ни жизни, ни сил
не жалел мой собрат в наступленье
и цветок посадил,
пред могилою встав на колени.

Этот стройный цветок —
сын горячего волжского лета —
пчелам отдал свой сок
и украсил могилу поэта.